Тот и ухом не повёл, и рылом не повёл. Таращится всё в этот телик, а там весело так поют: «Мятный дирол!».
- Семиручко! – Пётр Иванович затормошил его за плечо, и только тогда Семиручко пришёл в сознание, повернул отупевшее лицо и выдохнул:
- Ыыыыы…
- Это – депрессия! – поставил диагноз Ежонков, оценив состояние бывшего председателя. – После того, как его попёрли с должности – он впал в депрессию!
- Ага, – согласился Пётр Иванович. – И что с ним можно сделать?
- Вспушить! – выкрикнул Ежонков. – Начнём прямо сейчас!
Семиручко не мог понять, кто и зачем к нему пришёл. Он тупо взирал на Петра Ивановича и на Сидорова, и на Ежонкова, который отыскивал в кармане маятник рукой, свободной от булочки. Наверное, у Ежонкова тоже есть какая-то форма депрессии, которую он постоянно заедает…
Наконец, Ежонков нашёл свою гайку и сказал Сидорову:
- А ну, старлей, усади этого студня вертикально! Когда он лежит – мне неудобно стучать к нему в мозги!
Сидоров не верил, что его когда-нибудь восстановят в звании старлея, и это обращение, которое для Ежонкова уже сделалось нормой, казалось ему издевательским. Сидоров молча, схватил Семиручку под мышки и обнаружил, что бывший председатель весит слишком много для того, чтобы сдвинуть его с места в одиночку. Сидоров попросил помощи у Серёгина. Пётр Иванович присоединился к сержанту, вдвоём они, пыхтя, усадили Семиручку на его паршивеньком диванчике и свесили на пол его грязные ноги. Пётр Иванович не подал виду, однако когда Сидоров попросил помочь поднять Семиручку – он удивился, куда же подевалась та страшная сила, которой с недавних пор обладал сержант? Или он сам заметил свою странную исключительность и теперь скрывает её? Нет, с Сидоровым что-то не так, и надо заставить увальня Ежонкова заняться им…
- Что вы делаете? – пискнул Семиручко слабым голосом, но не пьяным, а каким-то безжизненно апатичным, будто бы говорил: «Я не хочу жить».
Он захотел снова улечься, но Серёгин и Сидоров прочно держали с обеих сторон, и поэтому бывший председатель остался сидеть в вынужденной позе, которая была ему неудобна.
- Телик выруби! – капризно буркнул Ежонков. – Реклама эта – не по фэн-шую, не даёт сосредоточиться на главном! «Бу-бу!», «Гу-гу!» – сил моих больше нет! – передразнил он рекламные возгласы «Электрона». – Он только отупляет и приводит к слабоумию и ожирению! Я, например, телевизор, вообще, не смотрю!
Сидоров протянул руку и отключил телевизору питание. Прибор замолк и угас, утопив в темноте своего экрана всех весёлых рекламных персонажей, наделённых «Мятным Диролом» и волшебным «Ванишем», и тогда Ежонков начал свою гипнотическую работу, которая казалась даже немного зловещей.
Ежонков очень быстро добился доступа к мозгам Семиручки, потому что депрессия отняла у него всю волю. По велению гипнотизёра бывший председатель процитировал курс физики за седьмой класс, рассказал пару стихотворений и решил три уравнения. С этим проверочным заданием все справляются на ура, а что будет потом – никто не знает – даже Ежонков.
- Вопросы есть? – потребовал он от Семиручки, решив, что школьная программа ему надоела.
- Вопросов нет! – заявил Семиручко и выпрямил сутулый позвоночник, как солдат.
- А теперь – рассказывай про свои делишки с чертями! – потребовал Ежонков, подбоченившись и приготовившись выслушать захватывающую историю.
Семиручко молчал. «Быковать начнёт» – уныло подумал Серёгин, глядя в лицо бывшего председателя и видя, как быстро тупеют его глаза. Сидоров пожал плечами. Кажется, «черти» догадались, что Ежонков знает «петушиное слово», и прекратили блокировать память своих жертв «порчей», но начали стирать её совсем…
Семиручко посидел-посидел, а потом – вдруг проявил стойкую тенденцию отковырнуться от дивана и куда-то пойти. Пётр Иванович убрал руку с его плеча, Сидоров последовал примеру Серёгина, и освобождённый Семиручко проворно вскочил и принялся кружить по комнате.
- Что он делает? – поинтересовался Серёгин у Ежонкова.
- Не знаю! – пожал плечами гипнотизёр. – Раньше они так не делали! Пусть поползает, посмотрим!
Семиручко побродил из стороны в сторону, подключил в сеть свой телевизор, а потом – вдруг откинул потёртый ковёр и обнаружил крышку погреба.
- В подвал лезет! – прокомментировал Ежонков, видимо, довольный результатом. – Сейчас поведёт нас в подземелье!
Замка на крышке не было, Семиручко просто откинул её и, действительно – полез в к себе в подвал, откуда здорово тянуло плесенью. Подвал был тёмен, но Семиручко даже и не пытался как-либо его осветить, а просто пёр сквозь мрак.
- У меня фонарь есть… – пробормотал Серёгин. – Плохой правда…
- Тащи! – согласился Ежонков. – Полезли! Сидоров, полезли! – крикнул он Сидорову, который в это время обыскивал комод Семиручки и ничего там не находил кроме неоплаченных счетов за коммунальные платежи. Некоторые из них были двух- трёхгодичной давности.
Да, у Серёгина был действительно, плохой фонарик. Даже и не фонарик, а брелок для ключей, оснащённый миниатюрной лампочкой предназначенной освещать замочную скважину в тёмном подъезде. Ежонков определил, что и такой сойдёт, потому что другого фонаря всё равно не было.
Семиручко уже успел скрыться в погребе, и Пётр Иванович, Ежонков и Сидоров полезли за ним. Фонарик Петра Ивановича светил тускло, при таком свете ступеньки лестницы были почти неразличимы. Пётр Иванович нащупывал их носками туфель. То же самое делали и Ежонков с Сидоровым, которые лезли в арьергарде. Сидоров дал себе слово соблюдать «правило Сидорова» и не шибко смотреть по сторонам: а вдруг где-нибудь в сырой темноте появятся Горящие Глаза??
Хорошо ещё, что погреб бывшего председателя был не особо глубоким, и эти ступеньки быстро закончились, а то бы кто-нибудь из них обязательно сорвался. В неверном свете маленькой слабой лампочки маячил призрачный силуэт Семиручки, продвигаясь по подвалу в какую-то тёмную неизвестность. Ежонков в темноте влез головой в паутину и теперь – шумно чихал, вызывая неистовое эхо, которого боялся Сидоров, слыша в нём хохот подземных монстров. Семиручко на это эхо не реагировал никак, он всё шёл, шёл вперёд и наконец, его подвальные странствия прервались у какого-то неуклюжего, покосившегося шкафа. Увидав шкаф, Пётр Иванович вспомнил заколоченную комендатуру полковника Девятки, где тоже был подвал и шкаф, который загораживал «ТАверну». А вдруг у Семиручки тут тоже – «ТАверна»?? Двигать шкаф Семиручко не стал вопреки ожиданиям Серёгина. Он согнулся в три погибели, выдвинул самый нижний ящик и принялся усердно рыться в нём, вышвыривая всё, что попадалось ему под руку, и кидая всё это себе за спину. Пётр Иванович едва увернулся от тяжёлого солдатского сапога, который со скоростью миномётной мины метил ему в лоб.
- Чего это он творит? – изумился Сидоров, позабыв на время свои мистические страхи. – Эй, полегче! – сержант присел, а над его макушкой блеснул в свете фонарика самовар, ударился в глубине подвала о стену и с гулом покатился по бетонному полу.
- Он сумасшедший! – пискнул Ежонков и не успел спастись от зачерствелого бублика, который засветил ему между глаз. – Псих! – подпрыгнул гипнотизёр. – Накостыляю!
Рассерженный, Ежонков рванул вперёд, к Семиручке, который всё вышвыривал и вышвыривал хлам из своего шкафа, но был задержан Сидоровым.
- Потом его побьёшь, – сказал ему сержант, схватив Ежонкова поперёк туловища. – Он же колется!
- Он мне в лоб попал! – кипятился Ежонков, вырываясь из рук Сидорова. – Он не колется, он быкует! Убью!
- Цыц! – прикрикнул на обоих Пётр Иванович, видя, что Семиручко прекратил швыряться и что-то бережно достал.
- Но он мне в лоб попал! – жаловался Ежонков, размахивая чёрствым бубликом, который набил ему синяк. – Отхожу!
- Потом! – одёрнул его Серёгин, а Семиручко тем временем сдул со своей находки пыль и протягивал её на вытянутой руке.
Едва Серёгин взял у него эту вещь – бывший председатель опрокинулся навзничь и затих, лёжа на спине.
«Крякнул!» – испугался про себя Серёгин, вспомнив про Филлипса и Гопникова, и едва не выронил свой плохой фонарик и «подарок» Семиручки. Но нет, бывший председатель не крякнул – он лежал и жалобно стонал: