- Иди, прочищай водопровод! – огрызался Ежонков, лопая свои булки. – Не в чертей, а в фашистских агентов надо верить, потому что они бывают! А в чертей только софисты верят!
- Ты хоть знаешь, кто такие софисты?? – не унимался Смирнянский и уже начинал махать кулаками. – И вообще, не путай понятия «софисты» и «фашисты»!
- Девочки, не ссорьтесь! – разнял их Недобежкин, у которого уже была «вот такая голова». – Завтра Кашалота подвезут, я договорился, – это он Серёгину сказал. – А на сегодня хватит, а то чокнемся все и сразу. Правильно ты, Серёгин, сделал, что Сидорова отпустил.
====== 8. Конец тридцать седьмого дела. ======
Из Москвы по душу Зубова приехали трое. Они были наряжены в гражданскую одежду – обычные брюки и простые рубашки, а один даже был в шортах. Когда они ввалились в кабинет Недобежкина – милицейский начальник сначала и не разобрался, что за гости к нему пожаловали. Недобежкин хотел было возмутиться, ведь как всегда, он был занят, а они его отвлекли. Но гость в шортах показал документ, в котором явственно обозначилась его личность – майор Московского уголовного розыска Антон Антонович Кайдаш. Двое его спутников работали там же, на Петровке, только в Секретном отделе и занимались расследованием военных преступлений.
- А… – пробормотал Недобежкин, узнав, кто такие эти трое в штатском. – За Зубовым?
Оказалось, что Антон Кайдаш – невысокий и коренастый субъект, на голове которого успела зародиться лысинка – в «лихих девяностых» работал вместе с настоящим Денисом Зубовым и хорошо знал последнего в лицо. Двое его спутников – из секретного отдела как раз занимались засылом Зубова в банду «Динозавров» для… Этого они не могли сказать, потому что сами об этом не знали. Сверху, из Управления МВД, им опустили приказ подготовить Дениса Зубова к выезду в Донецкую область на поиски следов военного преступника – фашистского учёного, который изобрёл какой-то яд. «Яд» – вот, как назвал московский «секретчик» по фамилии Кузнецов образцы Генриха Артеррана. Ну, что ж, яд – так яд. Недобежкин не возражал им особо, а просто – повёл в изолятор, где в отдельной камере держали отбритого от клочков бородищи подпорченного «чертями» Дениса Зубова. Вместе с Недобежкиным на опознание пошёл и Пётр Иванович – его обязали писать протокол.
Зубов был очень тихим. После сеанса психотерапии и гипноза с Ежонковым у него появились проблески разума, он осмыслил свою личность и занимался тем, что пытался вспомнить всё, что забыл, пока был диким Калугиным. Сейчас Зубов, закутанный в нелепый полосатый свитер с чужого плеча, сидел на нижних нарах, и на лице у него установилось выражение индийского йога. Свитер Зубову отказал Казаченко, потому что Зубов постоянно мёрз из-за пережитого стресса. Белкин, молча, отворил его камеру и пропустил туда Недобежкина, Серёгина и троих москвичей. Москвичи прошли вглубь камеры и застопорились напротив полосатого Зубова, вперили в него свои глаза и начали соображать, узнают они в нём кого-нибудь, или не узнают.
- Здравствуйте, – тихим вежливым человеческим голосом сказал им Зубов.
Да, «петушиная магия» Ежонкова повлияла на него благотворно: лишила дикости, тяги к запойному пьянству и пробудила в замороченной голове интеллект.
- Здравствуйте, – москвичи тоже поздоровались, но по имени пока что Зубова не называли. Внимательный Пётр Иванович занёс этот факт в протокол. Недобежкин остановился у двери камеры, которую Белкин сразу же завалил и запер на ключ, и скрестил руки на груди, всей своей позой молчаливо говоря: «Давайте быстрее узнавайте его и увозите!». И прямо тут же можно ещё прибавить: «У меня вот такая голова!».
Похоже, эти москвичи ждут, когда же Зубов узнает их – поэтому они стоят около него и не роняют ни одной буквы. Милицейский начальник разгадал намерения московских коллег, придвинулся к Зубову, показал пальцем на Антона Кайдаша и осведомился:
- Зубов, вы кого-нибудь из них знаете?
Зубов пожал плечами и выдавил с обречённым видом:
- Может быть и знаю, а может быть и нет… Я никого не помню… Я не помню даже, как выглядела моя жена… И была ли у меня вообще жена…
- Это – Зубов, – решил вдруг Антон Кайдаш, едва выдавливая слова от волнения, которое охватило его при виде внезапно нашедшегося друга. – Денис Зубов…
- И что вы собираетесь с ним делать? – поинтересовался Недобежкин, который в душе страстно желал освободить камеру от Зубова.
- Зубов поедет с нами в Москву! – обрадовал Недобежкина секретчик Кузнецов. – С ним ещё много работы. Как вы нашли его? – неожиданно спросил он не у Недобежкина, а почему-то у Серёгина, который на весу царапал в протоколе опознания слово «Узнали».
Недобежкин сделал Серёгину незаметный для остальных знак «Молчи!», и Пётр Иванович притворился, что замешкался, составляя протокол, а милицейский начальник сказал:
- Он был в плену у «Динозавров». Сидел в подвале. Удивительно, как они ещё не убили его?
- Понятно, – кивнул «секретчик» Кузнецов. – Всё, мы забираем его.
Зубов безропотно поплёлся туда, куда повели его эти москвичи. Он им безоговорочно верил, потому что страстно желал вновь обрести свою утерянную личность и стать тем, кем был до знакомства с таинственной и мистической «бандой Тени». Москвичи вывели Зубова на улицу и посадили его в свою машину. Кузнецов забрал у Серёгина копию протокола опознания, и – всё, они исчезли за поворотом улицы Овнатаняна.
Почти одновременно с тем, когда забрали Зубова – был привезен несчастный Кашалот. Недобежкин, как только увидел его – так сразу распорядился, чтобы «Большого Динозавра» тащили в допросную. Кашалот похудел ещё больше – брюки на нём повисли парусами.
- Вы угробите меня! – застонал он в лицо Недобежкину. – Сколько можно? Хотите расстрелять – давай, рази! – он бы начал бить себя в грудь, не будь его руки стянуты наручниками.
- Успокойся, Кашалот! – отрезал Недобежкин, брезгливо морщась при виде разнюнившегося бандита, чьи усы повисли унылыми сосульками, как у вымокшего таракана. – Ты от нас кое-что скрыл, и теперь это всплыло! Придётся расколоться!
- Да что вы от меня хотите?? – рыдал Кашалот на весь коридор, а Казаченко тащил его в допросную. Его крик всех пугал, из кабинетов то и дело высовывались большеглазые головы и провожали Кашалота изумлённым взглядом.
Недобежкин пошёл к себе в кабинет и позвонил Ежонкову.
- Приезжай, – сказал он гипнотизёру. – Кашалота подвезли. Расклеился, чёрт, возьми, как каракатица какая-то.
- О’кей! – Ежонков согласился на редкость охотно, что за ним наблюдалось крайне редко. Обычно «суперагент» ныл, что занят, или хныкал про жену. – Жди меня, и я приду! – пропел он в трубку и скрылся в гудках. Очевидно – прыгнул на мопед и рванул по шоссе, нарушая все правила, которые только содержит свод ПДД. После поездки в Верхние Лягуши жена отобрала у гипнотизёра «Ниссан Патруль 4 Икс», отдала его в автосервис на покраску, а потом – закрыла в гараже и поменяла замки, чтобы Ежонков не добрался до роскошного автомобиля и не испортил его снова.
Кашалот вконец скис, и на его лице чётко выделялись скулы. Он затравленно сидел на самом краешке стула и был похож на замученного лагерного узника, которого не кормят и стегают плётками. Скрупулёзный и дотошный Пётр Иванович снова был призван отвечать за протокол и теперь сидел за столиком в углу допросной над листом бумаги и ждал, когда Кашалот начнёт говорить. Недобежкин же восседал за письменным столом на середине допросной и тоже ждал, когда Кашалот начнёт говорить. А Кашалот говорить не спешил. Он только проклинал всё, что видел и всё, что слышал. А так же – дёргал скованными руками и шмыгал носом. Он пытался отказаться от «дани людьми» и обвинял Утюга в «запойной брехне», обзывая его «брехливым кротярой». Ежонков топтался на траверсе стола Недобежкина, заглядывал милицейскому начальнику в глаза и задавал немой вопрос: «Вспушить?».
- Давай! – наконец-то санкционировал Недобежкин, опасаясь, что от нытья Кашалота у него опять станет «вот такая голова».
Пообщавшись с Ежонковым и его маятником, Кашалот сразу же успокоился и начал рассказывать стихотворение «Бородино». Потом Ежонкову показалось, что «Бородино» – слишком длинное стихотворение, он попросил толстого бандита прервать декламацию и вопросил у него: