- "...пришел великий день гнева Его, и кто может устоять?" - холодея внутри, пробормотал Лупцов.
- Ч-что? - с трудом выдавил из себя лейтенант.
- Вот и я о том же, - не отрывая взгляда от пьянчужки, ответил Лупцов. А тот вдруг поднялся с колен и принялся бесцельно кружить на небольшом пятачке у скамейки. При этом мужичонка театрально всплескивал руками, изгибался в пояснице, кривлялся и вообще вел себя как глухонемая проститутка.
Первым не выдержал лейтенант. Боясь оставить нелюдя у себя за спиной, он попятился к домам.
- Что это такое? Что за фокусы?
- Вот, вот, - вторил ему Лупцов. Он последовал за милиционером, стараясь не отставать от него ни на шаг, но и не вырываясь вперед.
- Теперь-то ты видишь?! - каким-то надрывным шепотом спросил Лупцов, а лейтенант, не ответив, вдруг сорвался с места и, громко топая, бросился к опорному пункту.
- Куда?! - закричал Лупцов и все время оглядываясь, последовал за милиционером. - Куда ты? К телефонам, к телефонам давай.
Не сбавляя скорости, лейтенант послушно повернул к магазину и остановился только у телефонных будок.
- Понял? - тяжело дыша, спросил Лупцов, добежав до лейтенанта. - Это уже не войной пахнет, это кое-что похуже.
- Жетон есть? - спросил милиционер и удивленно повторил за Лупцовым. Похуже...
- Ты трубку вначале сними, - грубо ответил Лупцов и оттеснив лейтенанта, сам пролез в телефонную будку. Но сколько он ни дергал за рычаг, трубка молчала.
Сквозь грязное стекло на него тревожно смотрел испуганный усатый мальчишка. Лицо у него было бледное, он часто оборачивался, нервно ощупывая бугор под кителем и, несмотря на форму, очень мало походил на стража порядка.
- Нам сейчас лучше не расставаться, - сказал Лупцов выходя из будки. Вдвоем как-то спокойнее.
- Да, да, - закивал лейтенант. - У меня пистолет есть. - Он задрал китель и показал расстегнутую кобуру. - Слушай, может, это гипноз?
- Гипноз? - рассеянно проговорил Лупцов и тихо добавил: - "...конь белый, и на нем всадник, имеющий лук...". Ладно, что здесь стоять? Пойдем к соседу, пока ему эти безголовые не отвернули башку. Идем, он ждет меня. - И в этот момент откуда-то из-за угла соседнего дома послышался слабый крик:
- Костя! - надрывно звал молодой женский голос, - Костя, помоги мне!
- Лида?! - испуганно проговорил лейтенант. Лупцов успел схватить его за рукав, но тот неожиданно вырвался, пробежал несколько метров вперед и, не сбавляя скорости, крикнул:
- Это моя жена!
- Какая жена? - ничего не понимая, вдогонку закричал Лупцов. - Погоди! - Он бросился за лейтенантом, но тот уже перебежал улицу и, выхватив из кобуры пистолет, свернул за угол. Лупцов ещё раз услышал женские крики: "Костя! Костя, помоги!" Потом забежал за дом и остановился как вкопанный. Он увидел, как в нескольких метрах от него милиционер взмахнул руками и с разбега повалился в свежевырытую яму, в которой тускло поблескивало что-то огромное, темно-зеленого цвета и явно живое.
По поверхности этой отвратительной шевелящейся массы прошла судорога, глянцевая кожица покрылась большими, как воздушные шары, пузырями, а там, куда упал милиционер, образовалась длинная толстая складка, которая и накрыла лейтенанта с головой. Лупцов услышал лишь громкий тяжелый выдох, словно из паровозного рессивера. Грязно-зеленое тело ещё продолжало подрагивать, будто гигантский шарик ртути, когда Лупцов услышал из ямы детский голосок:
- Папа, папа помоги!
Оцепенев от ужаса, Лупцов какое-то время стоял и смотрел на пульсирующее тело чудовища. Затем, он вдруг почувствовал сильнейшее желание подойти поближе к краю ямы, и обладатель детского голоса, словно почувствовав в нем слабину, позвал ещё жалобнее и настойчивей:
- Игорь! Игорь, помоги! Помоги, Игорек!
И все же Лупцов нашел в себе силы повернуть назад. Подавляя рвотные позывы, мучаясь от страха и омерзения, он бросился бежать к своему дому, в несколько прыжков взлетел на третий этаж и чуть не вышиб лбом дверь квартиры Ивана Павловича.
3.
После того, как Лупцов ушел узнавать, что произошло, Иван Павлович быстро привел себя в порядок, оделся, причем, из всего своего немудреного гардероба выбрал выходной костюм с орденскими планками и юбилейными значками, который он надевал только по большим праздникам для выхода на люди. Он приготовил большую дорожную сумку, куда положил все семейные документы, довольно приличный запас продуктов и транзисторный приемник, на случай, если радио все же начнет работать. Наличность и носильное золото жены он распихал по карманам, а затем долго ещё бродил по квартире, страдая от того, что в сумку нельзя запихнуть все нажитые за долгие годы вещи. Иногда он брал какой-нибудь предмет в руки: детскую игрушку, дешевенькую вазу или чашку, вертел её, жалеючи, и ставил на место. Жалко было весь скарб в совокупности, хотя по отдельности они не представляли для него почти никакого интереса.
Наконец Иван Павлович сел на диван прямо напротив телевизора, вздыхая поворошил содержимое сумки, дабы убедиться, что все взятое и есть самое необходимое, и в этот момент экран телевизора загорелся привычным голубым светом. Вслед за этим на экране появился диктор, которого Иван Павлович раньше никогда не видел, и начал считать:
- Один, два, три, четыре... Проверка связи. - Лицо диктора почему-то перекосилось, он громко и с удовольствием чихнул, а Иван Павлович вдруг вспомнил, что телевизор выключен даже из розетки. Затем в памяти его всплыл неправдоподобный рассказ Лупцова о поющем радио, и Иван Павлович побледнел, словно перед смертельной опасностью.
А диктор, высморкавшись в скомканный носовой платок, понес что-то совсем не телевизионное. При этом мышцы его лица как-то странно подергивались, руки суетливо и бестолково шарили по столу. Иногда диктор резко откидывался назад и, схватив себя за волосы, возвращал голову в прежнее положение.
Выключить телевизор Иван Павлович не мог, но и смотреть на это безобразие не было никаких сил. У него мелькнула было шальная мысль швырнуть в морду диктора какой-нибудь тяжелый предмет, но рука на личную собственность не поднималась. А тем временем, лжедиктор совсем распоясался. Он по очереди перебрал все матерные слова, а затем и большую часть производных. Он так старательно и внятно выговаривал всю эту похабщину, что даже без звука, по одной лишь артикуляции было ясно, о чем идет речь.
Как завороженный, смотрел Иван Павлович на экран телевизора, и из каталепсии его вывел лишь бешеный стук в дверь.
Лупцов с Иваном Павловичем долго не могли понять и даже толком выслушать друг друга. Оба отчаянно жестикулировали, говорили, захлебываясь, словно их прорвало после длительного вынужденного молчания. Казалось, они не нуждаются, чтобы их кто-то слушал. Достаточно было факта существования человека, которому можно было вывалить все, что накопилось в их напуганных, смятенных душах.
Наконец они выговорились и замолчали. Иван Павлович с досадай махнул рукой и ушел на кухню. Лупцов последовал за ним.
- Это уже не шутки, - исступленным шепотом бормотал Лупцов. Объяснений этому есть только два... Я могу дать только два. - Он обращался даже не к Ивану Павловичу, а, скорее, к самому себе. Хозяин же стоял в этот момент у стола и, не отрываясь, смотрел на утюг, оставленный женой накануне. - Это либо конец света, - продолжал Лупцов. - Да, да, тот самый конец света. Обычный конец света. Мы все смеялись: мифы, сказки, бога нет. А он - вот!. Вот он, родименький! У вас бабки случайно нет, Иван Павлович? Верующей бабки? - обратился Лупцов к соседу.