Они прошли уже несколько коротких автобусных остановок, пересекли площадь и яблоневой университетской аллеей направились к центру. Иван Павлович, надувшись, все время перекидывал сумку из одной руки в другую и молчал. А Лупцов вдруг занервничал и замедлил шаг Он издалека приметил двух каких-то подозрительных типов, которые, прячась между деревьями, шли в том же направлении. На всякий случай Лупцов увлек своего спутника на противоположную сторону, и только сейчас, переходя дорогу, обратил внимание на то, как изменился асфальт - он словно бы покрылся голубовато-серебристой слизью, которая местами поблескивала окалиной, а где-то переливалась жирными нефтяными разводами.
Двух типов Лупцов с Иваном Павловичем догнали недалеко от желтой стены правительственных особняков. Вид у этих состарившихся гаврошей был пренеприятный, словно парочка не один год прожила на свалке. Неожиданно бродяги, ни с того, ни с сего кинулись друг на друга и в полной тишине начали драться. Правда, получалось это у них как-то подозрительно бестолково: ханыги размахивались с полным разворотом туловища и, как на цирковом ковре, не попав по противнику, падали по инерции на асфальт. Потом поднимались и снова падали.
- Это, кажется, они, - тихо сказал Лупцов, а Иван Павлович и сам уже почувствовал, что здесь не все чисто, но, чтобы удостовериться, так же тихо спросил:
- Кто они?
- Если бы я знал, кто, - сквозь зубы процедил Лупцов. - Они - это значит, не мы. Интересно, для чего они нам все это показывают? Хорошо бы узнать, что у них на уме. Может, подойдем, спросим? - полушутя спросил Лупцов. - К нам они вроде бы пока не пристают.
- Эх, попались бы они мне на передовой, я бы им навалял, - проворчал Иван Павлович, но знакомиться с бродягами не пожелал.
Как только Лупцов с Иваном Павловичем перешли дорогу, ханыги прекратили драться. Они постояли некоторое время под деревьями, а затем также, перебежками от дерева к дереву, двинулись в обратную сторону.
До набережной они добрались без приключений. Всю дорогу Лупцов тщетно пытался мысленно нарисовать картину катастрофы и определить её масштабы, но чувствовал, что имеющихся у него знаний недостаточно. Все это выходило за рамки его жизненного опыта, который, как оказалось, ограничивался очень скромным набором привычных ситуаций, банальных правил и определений, да десятком условных рефлексов. Тем же самым занимался и Иван Павлович, но в отличии от своего спутника, он не ломал голову над неразрешимой задачей, поскольку вообще не был склонен к абстрактным размышлениям. Все, что каким-то образом не вписывалось в его представления о мирной жизни признавалось им враждебным, а следовательно требовало перехода на военного положение и немедленного отпора.
Как бы в подверждение его мыслей за полкилометра до каменного моста окружной железной дороги они наткнулись на плакат-уведомление, на котором в спешке, черной краской было криво намалевано: "Проезд и проход в центр закрыт! Стреляем без предупреждения!"
- Ну вот, - с отчаянием в голосе сказал Иван Павлович. - А как же пройти-то? Без предупреждения они стреляют, сволочи!
Стоя у плаката, Лупцов всматривался вперед. Метрах в трехстах впереди улица была перегорожена наспех построенной баррикадой, за которой виднелись фигурки людей в военной форме. Особенно много их было у моста - солдаты там стояли вплотную друг к другу.
- М-да, промычал Лупцов. - Мост, сами знаете, оборонный объект.
- А мне-то что делать?! - сорвался на крик Иван Павлович. Объяснить-то они могут? Вот это написали, а что случилось, никто не говорит. Если война, так и скажите - война. Чего они людям голову морочат?
- Успокойтесь, Иван павлович. Скорее всего, никакой войны нет. Может, они и сами не знают, что произошло, а мост на всякий случай охраняют от этих, - Лупцов кивнул назад, где остались дерущиеся бродяги. - Теперь только в обход, через окружную.
Иван Павлович в сердцах плюнул на дорогу и открыл рот, чтобы разразиться словами справедливого негодования, как из заросшего пыльной сиренью палисадника послышались надрывные детские крики. И Лупцов и Иван Павлович сразу узнали голос - кричала внучка Ивана Павловича. Но это был какой-то несвойственный для семилетнего ребенка, неживой заунывный стон:
- Дедушка, помоги! Дедушка, милый, помоги!
Иван Павлович мертвенно побледнел, уронил сумку и рванулся было вперед, но Лупцов загородил ему дорогу:
- Стойте, Иван Павлович. Это не Мариночка, честное слово. Это они. На моих глазах вот так же попался лейтенант. Вы же знаете, что ваши на даче.
За несколько секунд лицо Ивана Павловича претерпело столько изменений, что казалось, за это короткое время он по новой пережил всю свою богатую трагическими событиями жизнь. Сжав губы, он громко сопел, но сопротивлялся слабо и очень не настаивал. Иван Павлович чувствовал, что кричит не внучка, но голос был так похож, а страх за своих настолько силен, что ему стоило огромного труда удерживать себя. Наконец от с ненавистью проговорил:
- Пойдем, посмотрим, кто это.
- Нельзя, - ответил Лупцов. - Один уже посмотрел.
- Тогда пойдем, убьем эту гадину!
- Чем? - усмехнулся Лупцов. - Ты видел ее... или его? Булыжником эту тварь не возьмешь. Там пулемет нужен, а лучше - граната.
А в кустах уже изменили тактику. Послышались сразу два голоса: жены Ивана Павловича и внучки.
- Ваня! - душераздирающе, словно на дыбе, простонала жена, - Ваня, не могу больше, помоги! - Внучка же не звала больше, а рыдала во весь голос и громко, взахлеб, причитала:
- Дедушка, дедушка, дедушка...
- Пойдем отсюда, - задыхаясь, проговорил Иван Павлович. - Или я сейчас в рукопашную пойду.
Из-за поворота показалась легковая машина. На большой скорости она проскочила мимо плаката, и со стороны моста тут же раздалась автоматная очередь. Стреляли предупредительными вверх, и легковушка, взвизгнув тормозами, пошла юзом и развернулась поперек дороги. Кто-то из военных дал очередь понизу, и автоматные пули взрыли асфальт в метре от передних колес автомобиля. Водитель открыл дверцу, хотел было выйти, но следующая короткая очередь прошила дверь автомашины, и владелец её счел более правильным отступить. Он резко дал задний ход, виртуозно развернулся и был таков.
Когда началась стрельба Лупцов и Иван Павлович поспешили убраться с дороги, поближе к желтой стене. Не дожидаясь развязки, они вернулись на перекресток и все время оборачиваясь, поспешили в сторону проспекта Вернадского.
- Может, пойдем домой? - предложил Лупцов. - К центру, наверное, все дороги перекрыли. Что зря по улицам колесить? Того и гляди под пули залетим.
Иван Павлович промолчал. Астматически, с присвистом дыша, он очень целенаправленно шел вперед и беззвучно шевелил губами.
5.
И все же им пришлось вернуться. Иван Павлович хотя и храбрился, но довольно быстро выдохся. Он все время кряхтел и охал, перекладывал тяжелую сумку из руки в руку, пока, наконец, Лупцов не отобрал её силой.
Обратно они шли по улице Удальцова, сделав довольно приличный крюк. Иван Павлович от усталости едва волочил ноги, но из самолюбия старался не отставать от своего спутника. Он часто виновато поглядывал на Лупцова и по-коровьи шумно вздыхал.
- Я бы бросил её, но сам знаешь, там продукты и документы, - в очередной раз завел он разговор о сумке.
- Да, ладно вам, - отмахнулся Лупцов. - Я помоложе все-таки, донесу. Давайте-ка остановимся перекурим. Мне что-то тоже надоело перебирать ногами.
Во дворе дома, в детской песочнице они увидели семью из четырех человек. Родители и двое детей сидели на бортике и перекусывали, разложив свертки с едой на коленях и рюкзаках. Отец семейства одновременно был похож и на спортсмена, и на продавца и на официанта. Его жена, одного с ним возраста - видимо, первая, она же и последняя любовь - выглядела намного старше своего супруга. Какая-то измученная, с ярко и грубо накрашенным лицом и безвкусными кудряшками, она больше походила на домработницу или воспитательницу его детей. Ее унылое лицо, сутуловатость и некоторая похожесть на меланхолично жующую овечку чем-то показались знакомыми Лупцову.