Гора хотел показать, как презирает он книжную премудрость и рабское подражание условностям, — с этой целью он и явился сегодня в дом брахмаиста с кастовым знаком из глины Ганги на лбу и в деревенских туфлях.
Биной понял, что сегодняшний костюм Горы означает вызов. При одной мысли о том, что может выкинуть Гора, сердце его испуганно сжалось, но он тут же взял себя в руки и приготовился к обороне.
Пока Бародашундори занимала разговором Биноя, Шотиш, предоставленный самому себе, забавлялся тем, что пускал волчок в углу веранды. Однако, увидев Гору, он забыл про игрушку, медленно подошел к Биною и, не сводя глаз с нового гостя, прошептал Биною на ухо:
— Это что, ваш друг?
— Да, — ответил Биной.
Встретившись взглядом с Биноем, Гора сделал вид, что не узнал его. Почтительно поздоровавшись с Порешем, он без малейшего смущения придвинул себе стул и сел подальше от стола, в стороне от всех. Что касается Бародашундори и девушек, то он вел себя так, словно не замечал их присутствия.
Неприятно пораженная такой невоспитанностью гостя, Бародашундори решила увести дочерей, но Пореш остановил ее:
— Это Гоурмохон, сын моего старого друга Кришнодояла.
Гора повернулся к ней и наклонил голову. Хотя Шучорита и слышала о Горе от Биноя, она не сразу поняла, что этот гость и есть его друг. С первого же взгляда она почувствовала к Горе острую неприязнь — не в обычаях и характере Шучориты было мириться с проявлением индуистского фанатизма среди европейски образованных людей.
Пореш стал расспрашивать Гору о друге своего детства Кришнодояле, а попутно и сам вспоминал разные случаи из их студенческой жизни.
— Мы тогда были неразлучны — два самых отчаянных еретика во всем колледже. Ничего не признавали — обедали в ресторанах, считали своим долгом есть пищу, приготовленную неправоверными. По вечерам часто отправлялись к Голдигхи отведать мусульманской кухни и сидели там до полуночи, рассуждая о том, как перестроить индуистскую общину.
— А каких взглядов придерживается ваш отец теперь? — поинтересовалась Бародашундори.
— Теперь он стал правоверным индуистом, — ответил Гора.
— И ему не стыдно?! — Бародашундори вспыхнула от негодования.
— Стыд — признак слабости, — усмехнулся Гора. — Есть люди, которые стыдятся даже своих отцов.
— Но ведь прежде он был брахмаистом? — продолжала Барода.
— Я тоже когда-то был им, — ответил Гора.
— А теперь вы поклоняетесь идолу?
— У меня нет оснований отвергать конкретное. Насмешками нельзя умалить его значения. А в тайну его до сих пор не смог проникнуть никто.
— Но ведь конкретная форма имеет границы, — мягко возразил Пореш.
— Если бы она этих границ не имела, вы бы не увидели ее. Бесконечное нуждается в конкретном воплощении, чтобы стать видимым для всех. Мы не можем судить о том, чего не видим. Подобно тому как мысль облекается в слова, бесконечное проявляется в законченных формах.
Бародашундори покачала головой:
— Вы считаете, что конечное более совершенно, чем бесконечное?
— Какое значение может иметь то, что считаю я, — ответил Гора. — Существование конечного не зависит от моей воли. Если бы мы могли представить себе бесконечное, отпала бы необходимость в конечном.
Шучорите очень хотелось, чтобы кто-нибудь поставил на место этого зазнавшегося молодого человека и разбил его в споре. Молчание Биноя раздражало ее. Резкость Горы, его самоуверенный тон будили в ее душе желание не менее резко ответить ему. Но в это время слуга принес кипяток, и Шучорита занялась приготовлением чая. Биной изредка, украдкой, поглядывал на нее.
Хотя Биной придерживался приблизительно тех же взглядов на религию, что и его друг, ему было очень неприятно, что Гора, явившись незваным в дом брахмаиста, держится так вызывающе и неприязненно. Его восхищали спокойствие и выдержка Пореша, его благожелательность и беспристрастность, особенно в сравнении с враждебностью Горы.
«Так ли уж важно, каких взглядов придерживается человек, — думал юноша, — самое главное — это душевный покой и уверенность в себе. Не все ли равно, кто одержит верх в споре? Для человека имеет значение лишь та истина, к которой он пришел сам».
У Пореша была привычка закрывать вдруг во время разговора глаза, словно он хотел углубиться в себя и собраться с мыслями.
«Какое пленительное спокойствие выражают в такие минуты его черты, кажется, будто он черпает из неведомого источника истинную мудрость», — думал Биной. Ему было больно, что Гора, по всей видимости, не испытывает должного почтения к этому достойному человеку и несдержан в разговоре с ним.
Разливая чай, Шучорита вопросительно взглянула на Пореша. Она не знала, кому из гостей можно предложить его. Барода повернулась к Горе:
— Вы, вероятно, чая не пьете?
Нет, — твердо ответил Гора.
— Почему? Боитесь нарушить законы касты?
— Да.
— Следовательно, вы признаете кастовое деление?
— Не я его создал, какое же право имею я признавать его или не признавать? А раз я считаю себя членом индуистской общины, то, значит, должен признавать и ее правила.
— И вы безусловно подчиняетесь всем требованиям общины?
— Отказываясь подчиняться общине, мы тем самым разрушаем ее.
— Что же произойдет, если она будет разрушена?
— Вы с таким же успехом могли бы спросить, что произойдет, если подрубить сук, на котором сидишь.
С трудом сдерживая раздражение, Шучорита проговорила:
— Ма, к чему этот бесполезный разговор? Оставь его! Он все равно не станет есть с нами.
Взгляд острых глаз Горы задержался на мгновенье на девушке. Шучорита повернулась к Биною и неуверенно спросила:
— А вы?..
Биной никогда в жизни не пил чая. Он давно уже перестал есть хлеб и печенье из мусульманских булочных, но сегодня он чувствовал себя не вправе отказаться от того, что ему предлагали. Он заставил себя прямо взглянуть в лицо Шучорите и сказал:
— Спасибо! Я выпью, — и посмотрел на приятеля. Гора усмехнулся.
Чай показался Биною горьким, но он выпил всю чашку.
«Какой славный этот Биной», — подумала Бародашундори. Она отвернулась от Горы и сосредоточила все свое внимание на Биное. Заметив это, Пореш осторожно придвинул свое кресло поближе к Горе и заговорил с ним вполголоса.
В этот момент на улице послышались громкие выкрики продавца сладостей: «Жареные орехи, жареные орехи!» Лила радостно захлопала в ладоши. Но не успела она крикнуть: «Шудхир, позови его!»—как Шотиш уже бросился к перилам.
Тем временем на веранде появился еще один гость. Все называли его Пану-бабу, хотя настоящее его имя было Харанчондро Наг. В «Брахмо Самадже» он пользовался репутацией очень умного и высокообразованного человека.
Все в семье были уверены, что Пану-бабу собирается жениться на Шучорите, хотя ничего определенного между ними еще не было сказано. Сомнений быть не могло — Шучорита очень нравилась Пану-бабу, и сестры и подруги частенько поддразнивали девушку.
Пану-бабу преподавал в школе. По понятиям Бародашундори, школьный учитель отнюдь не был завидной партией, и она не скрывала, что, воспылай он нежными чувствами к какой-нибудь из ее собственных дочерей, она была бы этим весьма недовольна. Будущие мужья ее дочерей должны были быть по меньшей мере подающими надежды помощниками судьи.
Когда Шучорита подала Харану чашку чаю, Лабонне, сидевшая поодаль, хихикнула, прикрыв рот рукой. От внимания Биноя это не ускользнуло. У него вообще проявилась вдруг незаурядная способность подмечать все, что делается вокруг, и быстро делать из этого свои выводы, хотя прежде он вовсе не отличался повышенной наблюдательностью.