Ему показалось величайшей несправедливостью, что Харан и Шудхир давно знакомы с этими девушками, что они близки этой семье и даже стали здесь предметом шуток и тайных намеков.
Появление Харана несколько ободрило Шучориту. Она надеялась, что теперь-то уж высокомерие Горы будет сломлено. Обычно словоохотливость Харана сильно раздражала ее, но сейчас она радостно приветствовала появление этого витии и с удовольствием подкрепляла его силы чаем и печеньем.
— Пану-бабу, позвольте познакомить вас… — начал Пореш.
— О, мы знакомы. Когда-то он был рьяным членом «Брахмо Самаджа».
И, не обращая больше внимания на Гору, Харан занялся чаем.
В то время из Англии на родину только что возвратилась[25] первая группа юношей-бенгальцев, сдавших экзамены для поступления на государственную службу, и Шудхир рассказывал о приеме, который оказали одному из них.
— Как бы хорошо ни выдержали бенгальцы экзамены, толку от них все равно не будет, — заметил Харан.
И, чтобы доказать неспособность бенгальцев быть хорошими администраторами, он начал распространяться о недостатках и слабостях, присущих всем бенгальцам.
Гора побагровел. Стараясь насколько возможно контролировать свой голос, он сказал:
— Если это действительно ваше мнение, не понимаю, как вы можете спокойно сидеть за столом и пить чай.
Харан удивленно поднял брови:
— А что прикажете делать?
— Бороться с этими недостатками, искоренять их или уж… кончить жизнь самоубийством. Заявить, что твой народ ни на что не способен и ничего никогда не добьется!.. Да как у вас кусок не застрянет в горле?!
— Не вижу, почему я не могу сказать правду?
— Извините меня, но если бы вы искренне считали, что это так, вы никогда не могли бы говорить об этом с таким хладнокровием. В душе вы сознаете, что это неправда, так чего же не порассуждать на досуге! Но знайте, Харан-бабу: ложь — грех, клевета — еще больший грех, но нет греха страшнее, чем клевета на свой народ.
Харан дрожал от ярости.
— Вы, значит, ставите себя выше всех остальных? — продолжал Гора. — Считаете, что только вам дано право метать громы против своего народа, а мы все обязаны покорно выслушивать ваши обвинения, памятуя, что так завещано нам от предков?
Прекратить спор — значило признать свое поражение. Смириться с этим Харан не мог, и он начал со все возрастающим жаром доказывать никчемность бенгальцев. Он перечислил все дурные обычаи, господствующие в бенгальском обществе, и добавил:
— Пока с этим не будет покончено, народу рассчитывать не на что.
— Вы просто повторяете слова англичан, а сами знаете об этих обычаях только понаслышке, — презрительно сказал Гора. — Вот если бы вы так же горячо возмущались дурными обычаями англичан, тогда, конечно, вы имели бы право говорить…
Пореш попытался было переменить тему, но разъяренный Харан не унимался.
Солнце зашло, но в просветах туч на западе еще виднелось небо, пылавшее великолепными красками. И, несмотря на словесную бурю, бушевавшую вокруг, в душе Биноя звучала чудесная музыка.
Наступил час вечерней молитвы, и Пореш, оставив гостей, спустился в сад и сел на скамеечку под большим деревом.
Гора очень не понравился Бародашундори, но и Харан вызывал в ней не больше симпатии. Устав слушать их пререкания, она поднялась с кресла и обратилась к Биною:
— Пойдемте, посидим в гостиной, Биной-бабу.
Биною ничего не оставалось, как принять любезное приглашение Бародашундори и покинуть вслед за ней веранду. Дочерей Бародашундори тоже позвала с собой, а Шотиш, сообразив, что конца спору не предвидится, исчез еще раньше, прихватив с собой Кхуде и орехи, купленные у уличного разносчика.
Бародашундори решила воспользоваться случаем познакомить Биноя с талантами своих дочерей.
— Покажи Биною-бабу свой альбом, дорогая, — сказала она Лабонне.
Девушка уже привыкла, что новым знакомым обязательно демонстрируют ее альбом, и давно ждала этой просьбы. По правде сказать, затянувшийся спор вызывал у нее легкую досаду.
Когда Биной раскрыл альбом, его взору представились стихи Мура[26] и Лонгфелло,[27] переписанные по-английски ровным, четким, изящным почерком. Названия стихов и заглавные буквы украшали всевозможные виньетки и завитушки.
Биной был немало поражен и восхищен. В те дни немногие девушки могли похвастаться умением так красиво и правильно писать по-английски. Довольная впечатлением, произведенным на Биноя, Барода повернулась к средней дочери:
— Ну, а теперь послушаем, как декламирует Лолита.
— Нет, ма, пожалуйста, не надо… Я все забыла… — Девушка отошла к окну и стала смотреть на улицу.
Бародашундори шепотом пояснила Биною, что Лолита прекрасно все помнит, но что она очень застенчива и не любит выставлять напоказ свои знания. С ранних лет она такая, продолжала Бародашундори и в доказательство привела несколько случаев, свидетельствующих о необычайной одаренности Лолиты. Она добавила, что Лолита очень мужественна, слез от нее не дождешься — даже в детстве она никогда не плакала от ушибов — и вообще характером и умом пошла в отца.
Наступила очередь Лилы. Ее попросили прочесть стихотворение. Сначала она было застеснялась, но потом одним духом, без всякого выражения отбарабанила:
Twinkle, twinkle little star…[28]
Зная, что следующим номером в программе значится пение, Лолита вышла из комнаты.
На веранде между тем спор достиг апогея. Разозленный Харан от доводов перешел к прямым оскорблениям, и Шучорита, которую возмутило такое неумение владеть собой, решительно встала на сторону Горы, что, конечно, мало способствовало охлаждению пыла Харана-бабу.
Мрак за окном сгущался все больше и больше. Небо покрылось грозовыми тучами. Гортанные крики торговцев гирляндами из арабского жасмина доносились с улицы. В пышной зелени деревьев засветились огоньки светлячков, и густая черная тень легла на соседний водоем.
Закончив вечернюю молитву, Пореш поднялся на веранду. При виде его Гора и Харан слегка смутились. Гора встал:
— Уже поздно, я должен идти.
Попрощавшись с Бародашундори и ее дочерьми, Биной вышел на веранду.
— Приходи к нам, когда захочешь, — говорил Пореш Горе. — Кришнодоял был мне близок, как брат. Сейчас мы с ним разошлись в убеждениях. Мы не видимся и не пишем друг другу, но дружба юных лет не забывается — воспоминание о ней делает и тебя близким и дорогим мне. Да благословит тебя всевышний!
Ласковый, спокойный голос Пореша отрезвляюще подействовал на Гору. И если его первый поклон был почтителен только внешне, то сейчас он склонился перед стариком с искренним уважением. На Шучориту Гора и не взглянул — показать ей, что он заметил ее присутствие, было, по его понятиям, чрезвычайно невежливым. Биной низко поклонился Порешу, сложив ладони, попрощался с Шучоритой и, словно устыдившись своего поступка, поспешил вслед за Горой.
Желая избежать церемонии прощания, Харан прошел в гостиную и принялся перелистывать лежавший на столе сборник ведических гимнов. Однако лишь только Гора и Биной ушли, он сейчас же вернулся на веранду.
— Мне кажется, — сказал он, обращаясь к Порешу, — что вряд ли следует знакомить девушек со всеми, кто приходит к вам.
Гнев охватил Шучориту; не в силах сдержать его, она воскликнула:
— Но ведь если бы отец придерживался такого мнения, мы не познакомились бы и с вами!
— Я не имел в виду людей, принадлежащих к одному с вами Обществу, — возразил Харан.
Вы хотите, — улыбнулся Пореш, — снова запереть женщин на их половине, ограничить их свободное общение пределами нашего Общества? Нет, я не согласен. Я считаю, что девушки должны встречаться с людьми самых различных взглядов, иначе у них никогда не будет широкого кругозора. Не понимаю, к чему такая разборчивость.
— Я вовсе не протестую против того, чтобы они встречались с людьми других взглядов, — ответил Харан. — Но ведь эти двое даже вести себя как следует не умеют в присутствии дам.
25
Экзамены на должность чиновника англоиндийской службы происходили не в Индии, а в Англии, с тем чтобы затруднить индийцам поступление на англо-индийскую государственную службу.