Выбрать главу

— Все это я знаю, — сказал Кришнодоял. — Но ведь и ты должна признать, что я никогда не вмешивался в воспитание твоего Горы. А не возложить на него священного шнура, раз уж мы выдали его за нашего сына, я не мог — что бы подумали в общине? Что сделано, то сделано. Мне кажется, теперь нам нужно решить всего лишь два вопроса. По справедливости, все мое состояние должно перейти к Мохиму, поэтому…

— Кому нужно твое состояние? Оставляй все Мохиму, Гора и пайсы не возьмет. Он не мальчик, он хорошо образован и сам может себя прокормить. Зачем ему чужое богатство? Ну, а мне ничего не нужно, только бы Гора был жив и счастлив.

— Я вовсе не собираюсь лишать его всего. Я отдам ему поместье; со временем оно будет приносить до тысячи рупий в год. Гораздо сложнее второй вопрос — его женитьба. Что сделано, того уж не воротишь, но я никогда не пойду на то, чтобы женить его на девушке из дома брахмана. Можешь сердиться и обижаться на меня, но этого я не сделаю.

— Ты думаешь, раз уж я не кроплю непрестанно землю водой из Ганги, как ты, то, значит, я ни во что не верю! Почему бы я стала стремиться женить его на дочери брахмана или сердиться, узнав, что это невозможно?

— И это говоришь ты — дочь брахмана!

— Да, я дочь брахмана. И что дальше? Давно прошло то время, когда я гордилась этим. Помнишь, какой шум подняла твоя родня перед свадьбой Мохима из-за того, что я не соблюдаю всех обычаев правоверных. Тогда я даже предпочла отойти в сторонку и ни во что не вмешиваться. Почти все называют меня христианкой, да и кем еще только не называют. А я лишь отвечаю на это: разве христиане не люди? И если вы действительно такой великий, избранный богами народ, то почему же боги допустили, чтобы вы склонились сначала перед патанами,[16] потом перед моголами, и наконец — перед англичанами?

— Ну, это долго рассказывать, — с легким раздражением сказал Кришнодоял, — ты женщина и не поймешь всего. Однако ты, надеюсь, понимаешь, что, поскольку общество существует, приходится и тебе с ним считаться.

— Этот вопрос меня очень мало волнует. Но я сознаю, что, вырастив Гору, как своего ребенка, я не могу сейчас начать прикидываться правоверной брахманкой — это будет оскорбительно не только для общества, но и для меня самой. Потому-то я никогда не делала тайны из того, что не соблюдаю обычаев, и спокойно сносила все упреки и злословие окружающих. И все-таки одну тайну я продолжаю хранить, и меня все время преследует страх — не постигнет ли меня за это кара всевышнего. Знаешь что, давай расскажем обо всем Горе. А там — будь что будет…

— Нет, нет, — заволновался Кришнодоял-бабу, — Пока я жив, этого не будет. Будто ты не знаешь Гору. Неизвестно, что он выкинет, если узнает правду! А представляешь, как это примет община. Да разве только община? Еще неизвестно, как будет реагировать на это правительство… Правда, отец его погиб во время восстания и мать тоже умерла, но ведь, когда кончился мятеж, мы должны были сообщить о ребенке властям. Если все это сейчас всплывет наружу, прощай тогда мои религиозные занятия… Нет, нет! Даже представить себе трудно, какие несчастья могут свалиться на нас.

Анондомойи молчала, и немного погодя Кришнодоял снова заговорил:

— Что касается женитьбы Горы, то у меня есть одна мысль. Со мной вместе учился некий Пореш Бхоттачарджо. Он был инспектором школ, затем вышел на пенсию и поселился сейчас в Калькутте. Он убежденный брахмаист. Я слышал, что у него есть дочери. Надо познакомить Гору с Порешем, пусть он начнет бывать у него в доме. Кто знает, может быть, какая-нибудь девушка и приглянется ему, и тогда уж бог любви возьмет дело в свои руки.

— Чтобы Гора пошел в гости к брахмаисту? Миновали те дни…

И в это время раздался громоподобный голос Горы:

— Ма!

Он вошел в комнату, но, увидев Кришнодояла, удивленно остановился. Анондомойи поспешно подошла к нему и ласково спросила:

— Что такое, мой мальчик, в чем дело?

— Да нет, ничего, я потом… — Гора повернулся, намереваясь уйти, но Кришнодоял остановил его:

— Подожди, Гора, мне нужно сказать тебе кое-что. Недавно в Калькутту приехал один мой друг, брахмаист, оп поселился в Хэдотоле…

— Пореш-бабу?

— Откуда ты его знаешь?

— Биной живет рядом с ними, он мне рассказывал.

— Я хочу, чтобы ты навестил их.

Гора подумал немного и, к удивлению Анондомойи, согласился.

— Хорошо, я зайду к ним завтра, — сказал он. Но затем, подумав еще, добавил: — Хотя нет, завтра я не смогу.

— Почему? — спросил Кришнодоял.

— Завтра я еду в Тривени.[17]

— В Тривени? Это еще зачем?

— Там будет омовение по случаю затмения солнца.

— Я не понимаю, Гора, — вмешалась Анондомойи. — Ну зачем тебе понадобилось ехать для этого в Тривени? Как будто в Калькутте нет Ганги. Ты обязательно должен поступать не так, как все.

Ничего не ответив, Гора вышел из комнаты.

Он решил ехать в Тривени потому, что там собиралось много паломников. Теперь, отбросив прочь свои прежние колебания и предубеждения, он не хотел упускать ни одной возможности побыть вместе с людьми, почувствовать могучие волны жизни своей страны, услышать биение ее сердца. Ему хотелось слиться воедино со своим народом, сказать ему от всего сердца:

— Я принадлежу вам, а вы — мне!

Глава седьмая

Биной проснулся и увидел, что за ночь небо прояснилось, утро было чистое и сияющее, как улыбка младенца. Только два-три облака, белых и пушистых, медленно, словно в раздумье, плыли в вышине. Биной вышел на веранду. И невольно воспоминания о другом столь же чудесном солнечном утре нахлынули на него. Он стоял и улыбался, всматриваясь в даль, и вдруг увидел Пореша-бабу, который медленно шел по улице, опираясь на трость и держа за руку Шотиша. Заметив Биноя, Шотиш захлопал в ладоши и закричал:

— Биной-бабу! Биной-бабу!

Поднял голову и Пореш. Биной стремглав бросился вниз по лестнице и едва-едва успел встретить у входа в дом старика и мальчика.

Шотиш схватил Биноя за руку:

— Биной-бабу, вы ведь обещали прийти к нам, почему же до сих пор не пришли?

Биной ласково обнял мальчика за плечи и улыбнулся. Пореш осторожно прислонил трость к столу и уселся в кресло.

— Прямо и не знаю, что бы мы в тот раз делали, если б не вы, — сказал он. — Мы вам очень обязаны.

— Ну что вы, — смутился Биной, — я же ровным счетом ничего не сделал.

— Биной-бабу, а у вас нет собаки? — неожиданно спросил Шотиш.

— Собаки? — удивился Биной. — Нет, собаки у меня нет.

— А почему? Почему вы не заведете себе собаку?

— Да я никогда не задумывался над этим.

— Оказывается, Шотиш уже побывал у вас, — вмешался Пореш. — Воображаю, как он вам надоел своей болтовней. Он ведь может говорить без умолку. Сестра даже дала ему прозвище Бахтиар Хилджи.[18]

— Ну, поболтать и я не прочь при случае, — ответил Биной. — Очевидно, тут мы сошлись характерами. Правда, Шотиш-бабу?

Но Шотиша, по-видимому, беспокоило, что прозвище может повредить ему в глазах Биноя, и он воскликнул:

вернуться

16

Патаны — афганские племена, неоднократно вторгавшиеся на территорию Индии. Моголы — здесь: мусульманская императорская дипастия Великих Моголов, установивших свою власть над Индией в начале XVI в.

вернуться

17

Тривени — место слияния трех рек: Ганги, Джамуны и Сарасвати, которая якобы течет на небе; почитается священным.

вернуться

18

Игра слов: Бахтиар (Боктияр) — болтун (бенг.), в Афганистане — имя собственное.