— Я говорю, все в порядке, потому что это действительно так. Правда, я не предвидел этого маленького сотрясения. Мой ум занят проблемами общего характера, и я иногда упускаю из вида практическую сторону вопроса. Но все в порядке.
— Дорогой сэр, — воскликнул я, — неужели вы не понимаете, что причинили соседям убыток на многие тысячи фунтов?
— В этом отношении я всецело полагаюсь на вас. Конечно, я совсем не деловой человек. Но не думаете ли вы, что они припишут все случившееся циклону?
— А взрыв?
— Не было никакого взрыва. Все очень просто. Только, как я уже говорил, я иногда упускаю из вида разные мелочи. Это напоминает ту историю с жужжанием, но в более широком масштабе. По недосмотру я приготовил мое вещество — каворит — в виде большого тонкого пласта.
Он помолчал.
— Ведь, вы понимаете, что это вещество непроницаемо для тяготения, что оно мешает взаимному притяжению тел?
— Да, — сказал я, — да.
— Ладно! Лишь только температура смеси упала до 60° Фаренгейта и химический процесс закончился, находившиеся наверху воздух, а также часть крыши и потолка утратила всякий вес. Я полагаю, вы знаете, — нынче все это знают, — что воздух имеет вес, что он давит на все тела, находящиеся на поверхности земли, давит во всех направлениях с силою четырнадцати с половиною фунтов на каждый квадратный дюйм.
— Я это знаю, — сказал я. — Продолжайте.
— Я также знал это, — заметил он. — Но это показывает, как бесполезно знание, не согласованное с действительностью. Видите ли, над нашим каворитом воздушное давление прекратилось, а весь окружающий воздух продолжал давить с силой четырнадцати с половиною фунтов на каждый квадратный дюйм этого внезапно потерявшего всякий вес воздуха. Ага! Теперь вы начинаете понимать. Воздух, окружавший каворит, с неудержимой силой нажал на воздух, находившийся непосредственно над веществом. Воздух над каворитом был насильственно вытеснен кверху; воздух, занявший его место, немедленно потерял вес, перестал сопротивляться давлению, в свою очередь устремился кверху, пробил насквозь потолок и крышу…
— Вы понимаете, — продолжал оп, — образовалось нечто вроде атмосферного фонтана, нечто вроде каминной трубы в атмосфере. И что, по-вашему, должно было случиться, если бы сам каворит не освободился и не был засосан в трубу?
Я задумался.
— Воздух без конца продолжал бы подниматься вверх над этой адской штукой.
— Совершенно верно, — сказал он. — Огромный воздушный фонтан…
— …бьющий в мировое пространство. Господи помилуй, да, ведь, этак улетучилась бы с земли вся атмосфера. Наш мир потерял бы весь свой воздух. Все человечество должно было бы погибнуть от этого маленького комочка вещества.
— Здесь неуместно говорить о мировом пространстве, — возразил Кавор, — но по существу нам от этого было бы не легче. Воздух был бы счищен с земного шара, словно кожура с банана, и отброшен кверху на тысячу километров. Правда, он скоро свалился бы обратно, но уж на задохшийся мир. С нашей точки зрения он мог бы и вовсе не возвращаться.
Я пялил на него глаза. Я был слишком ошеломлен и еще не понимал, что все мои надежды обмануты.
— Что же вы намерены теперь предпринять? — спросил я.
— Прежде всего хочу немного соскоблить с себя глину, если здесь найдется садовый скребок, а затем, с вашего позволения, приму здесь ванну. После этого мы потолкуем на досуге. Я думаю, — сказал он, кладя свою грязную руку мне на плечо, — всего благоразумнее будет не говорить с посторонними людьми об этом деле. Я знаю, что причинил большие убытки, — вероятно даже жилые дома разрушены кое-где в окрестностях. Но, с другой стороны, я не в состоянии возместить этот ущерб. А если истинная причина происшедшего разгласится, то это лишь вызовет общее раздражение и помешает моей дальнейшей работе. Как вы знаете, нельзя предвидеть решительно все, и я не могу осложнять моих теоретических выводов практическими соображениями. Позднее, когда на сцену выступите вы, с вашим практическим чутьем, и каворит будет пущен в ход — не правда ли, ведь, так говорят, пущен в ход? — и принесет все те выгоды, на которые вы рассчитываете, мы можем вознаградить пострадавших. Но не теперь, ни в коем случае не теперь. При нынешнем неудовлетворительном состоянии метеорологии люди, не находя иного объяснения, припишут все совершившееся циклону. Быть может, даже будет устроена публичная подписка в пользу потерпевших, а так как мой дом обрушился и сгорел, то и я, вероятно, получу некоторую сумму, которая пригодится нам для продолжения наших опытов. Но если обнаружится, что во всем виноват я, то никакой подписки не будет, и все останутся ни при чем. Мне самому после этого уже никогда не придется спокойно работать. Мои три помощника, быть может, погибли, быть может — нет. Это подробность второстепенная. Если они погибли, потеря невелика. Они были усердны, но бесталанны, и вся эта несчастная случайность в значительной степени объясняется тем, что они совсем не следили за печью. Если они не погибли, то вряд ли у них хватит смекалки, чтобы правильно объяснить все это дело. Они охотно поверят в сказку о циклоне. И если на то время, пока дом мой негоден для жилья, вы разрешите мне занять одну из свободных комнат вашей дачи… — Он смолк и посмотрел на меня.
Мне пришло в голову, что человек такого сорта не совсем обыкновенный постоялец.
— Я думаю, — сказал я, вскакивая на ноги, — что для начала лучше будет поискать скребок.
И я повел его к разрушенным остаткам оранжереи.
Пока он мылся, я в одиночестве обсуждал этот вопрос. Теперь мне стало ясно, что близкое знакомство с м-ром Кавором влечет за собой кой-какие неудобства, которых я ранее не предвидел. Его рассеянность, едва не обратившая в безлюдную пустыню весь земной шар, в любой миг может причинить другие серьезные неприятности. Но я был молод, дела мои находились в совершенном расстройстве, и душевное состояние у меня было самое подходящее, чтобы пуститься в отчаянную авантюру, обещающую какие-нибудь выгоды в случае счастливого исхода. В глубине души я уже твердо решил, что мне причитается по крайней мере половина барышей от всего этого дела. К счастью, как я уже говорил, я нанял дачу на три года без обязательства производить ремонт. Мебель моя была куплена в кредит, застрахована и следственно не подвергалась никакому риску. В конце концов я решил не прерывать моей связи с Кавором и довести дело до конца.
Правда, взгляд мой на вещи сильно изменился. Я уже больше не мог сомневаться в огромных возможностях этого вещества, но меня начали одолевать сомнения насчет орудийных лафетов и патентованных сапог.
Мы тотчас же принялись за работу, чтобы оборудовать заново лабораторию и продолжать наши опыты. Теперь Кавор говорил, больше чем когда-либо применяясь к уровню моего понимания. Он растолковал мне, каким образом нам надлежит действовать, приготовляя это вещество во второй раз.
— Конечно, мы снова сварганим этот сплав, — говорил он с шутливостью, которой я, признаться, никогда не ожидал от него. — Быть может, мы ухватили за хвост самого сатану, но со всеми теоретическими сомнениями покончено раз и навсегда. Мы постараемся в пределах возможного оградить нашу маленькую планетку от всякого ущерба. Но здесь надо итти на риск. Этого избежать нельзя. Научно-экспериментальная работа всегда связана с риском. И тут, в качестве человека практического, вы обязаны помочь мне. Я полагаю, что мы можем изготовлять каворит в виде узких и очень тонких каемок, но я еще не знаю наверное. Мне смутно мерещится какой-то новый метод. Я не в силах объяснить, в чем он состоит. Но довольно странно, что первая мысль о нем пришла мне в голову, когда я катался по грязи, подгоняемый ветром, и еще не знал, чем окончится все это приключение.
Оказалось, что даже с моей помощью вопрос о методе разрешить нелегко. Но мы не переставали трудиться над восстановлением лаборатории. Пришлось сделать очень много, прежде чем мы успели окончательно наметить план нашей второй попытки. Единственной помехой для нас явилась забастовка наших трех работников, которые отказались подчиняться мне, как старшему мастеру. Но после двухдневных переговоров мы добились полюбовного соглашения с ними.