И вот когда мы прослеживаем дальнейшую линию развития души этого ученого при дворе Мамуна в Багдаде, когда мы идем этим путем, то он приводит нас к современному астроному Лапласу[85]. В Лапласе снова появилась на Земле одна из тех личностей, которые в IX веке жили при дворе халифа Мамуна.
Итак, можно сказать следующее: те великие и малые импульсы (малые импульсы мне нет нужды перечислять), которые вливаются в Европу из этих двух ветвей уже после того, как прекратилось внешне–историческое развитие арабизма, показывают нам, что духовно арабизм продолжает жить и обе его ветви сохраняются.
Вы знаете, мои дорогие друзья, что Магомет сам основал столицу магометанства Медину и она была резиденцией его преемников (халифов). Позднее, как я уже говорил, эта резиденция была перенесена из Медины на север, в Дамаск. Затем мы видим, как из Дамаска через Малую Азию полководцы преемников Магомета отправляются к Константинополю, на штурм ворот Европы, неся с собой на крыльях войны ту значительную культуру, которая была оплодотворена религиозной жизнью магометанства, но одновременно была пронизана тем аристотелизмом, который путями Александра Великого[86] перекочевал из Греции, из Македонии, из всевозможных культурных центров в Азию.
И здесь происходит нечто знаменательное. Турецкое нашествие затопляет, совершенно уничтожает то, что нес в своем натиске арабизм. Только рудименты, только остатки нашли потом крестоносцы, но не господствующее культурное течение; его погасили турки. А то, что некогда несли арабы через Африку, через Испанию в Европу, спокойно развивалось дальше в лоне культуры, цивилизации; здесь мы постепенно находим связующие звенья. Упомянутый ученый халифа Мамуна, сам Гарун–аль–Рашид, Тарик — все они как души нашли возможность связать то, что несли их души, с тем, что там было, поскольку пройдя через врата смерти, душа все еще сохраняет привязанность к тем областям, в которых прежде протекала ее деятельность. Это продолжает действовать, даже будучи изменено другими импульсами судьбы. Будучи измененным, оно продолжает действовать как страстное стремление или нечто подобное. Но именно потому, что благодаря арабизму стали верить в жесткий детерминизм, представилась возможность духовным образом продолжить то, что прежде импульсировалось с помощью войны, то есть нести это духовное течение прежде всего во Францию и в Англию. Лаплас, Дарвин, Бэкон и еще многие, подобные им, умы могут быть приведены здесь в качестве примеров.
Но на восточном направлении все это было, так сказать, притупившимся. На Востоке арабизм слишком слабо стучался в ворота Европы, здесь он не мог достичь успехов. И тогда те личности, которые проходили через врата смерти после того, как они действовали на указанном направлении, переживали нечто, подобное отражению их наступления, некую невозможность пройти дальше. Их дело на Земле не удалось, и это вызвало у них своего рода парализацию душевной жизни в период между смертью и новым рождением. И тут перед нами выступает нечто особенно интересное.
Вскоре после пророка резиденция халифов была перенесена из Медины в Дамаск, полководцы преемников пророка пошли в наступление, но потерпели ряд поражений, и им здесь не удалось добиться того, что было достигнуто на Западе. Мы видим, как довольно скоро одним из преемников пророка стал в 661 году Муавия[87]. Муавия, один из преемников пророка, правил в Дамаске; его душевный строй, с одной стороны, полностью проистекал из арабского монотеизма, а с другой — из того детерминизма, который все более и более становился фатализмом. Но вместе с тем, тогда господствовал — более внутренним образом, более мистическим образом — также перенесенный в Азию эллинизм, аристотелизм. И Муавия, который, с одной стороны, посылал своих полководцев на Константинополь, а с другой — в Африку, но ни там ни здесь не смог добиться значительного успеха, — этот Муавия был умным человеком; однако и в областях духовной деятельности ему также не удалось достигнуть внешне чего–либо значительного.