Однако духовная наука должна была бы вызвать другие ощущения в человеческой душе, ощущения, которые, несомненно, стали бы менее удобными, приятными в современности, нежели разрешение загадок, которые как бы указывает нам, какой может быть жизнь, пробуждённая и созидаемая этой духовной наукой. Конечно, если мы в правильном смысле принимаем то, что даёт нам духовная наука, если мы принимаем её не так, что достаём записную книжку и записываем то, что было сказано, чтобы использовать это, как принято в науке, внешним образом во внешнем смысле, а затем, возможно строим себе схему, красивую классификацию, чтобы мы могли просмотреть все эти вещи, подобно схеме в физике. Мы тоже это делаем, но меньше; однако мы должны дать влиться в наше сердце тому, что должно говорить духовнонаучное воззрение, и правильно проникаться им. Затем мы будем замечать, что оно оживает в нас, растёт, развивает в нас самостоятельность и самостоятельную деятельность, что оно становится в нас подобным новому живому существу, и обнаруживает всё новые и новые стороны. Если же затем мы, с душой, наполненной духовнонаучным мировоззрением, подступаем к внешней природе, тогда для нас загадок в природе не становится меньше, чем раньше, даже больше, чем раньше. Всё становится для нас исполненным загадок в ещё большей степени, и наша эмоциональная жизнь не становится беднее, нет, она даже обогащается; можно сказать, что мир наполняется тайнами благодаря духовнонаучному познанию.
Мир, несомненно, превращается для нас в пустыню, если приходит физик и говорит: ты видишь утреннюю зарю, — а затем подводит нас к доске на стене и показывает нам, как лучи света особенным образом преломляются, чтобы появилась утренняя заря. Конечно, это ужасно не по отношению к человеческому рассудку; это ужасно по отношению к человеческой душе.
Дело обстоит иначе, если приходит последователь духовной науки и говорит, чтобы привести пример: если ты смотришь на утреннюю зарю, или слышишь музыку, то это должно быть для тебя, как если бы Элоим посылал через мир свой карающий гнев. Тогда мы получаем за утренней зарёй таинственное, живое тканье Элоима. Вследствие того, что мы произносим имя Элоима и знаем, куда нам следует поместить Его в нашей девятичленной схеме, записанной в нашей записной книжке, мы об Элоиме ничего не узнаем. Но посредством живого ощущения, которое мы имеем, поднимая своё взор на утреннюю зарю, мы видим выступающую нам навстречу обильную полноту живого тканья и жизни. Это подобно тому, как стоя напротив человека, мы знаем, что не можем исчерпать его существа посредством каких–либо понятий, что мы не можем охватить универсально–живое начало его существа. Так мы заметим, как в том, что подобно откровению раскрывается для нас как утренняя заря, перед нами предстаёт необъятная жизнь Космоса.
Загадочное и таинственное и, тем самым обогащённое ощущение в нас активизирует мир благодаря духовнонаучному познанию. Это основное ощущение, которое может войти в нашу душу, если мы оживляем в себе духовную науку и когда мы пытаемся сродниться с такими представлениями, которые она побудила. Тогда мы никогда не сможем жаловаться на духовную науку, что она, мол, говорит только нашей голове, что она не охватывает нас как человека в целом. Мы только должны иметь настоящее терпение, пока слово, которое хочет обратить к нам духовная наука не станет живым существом, пока оно самостоятельно не сформирует себя, чтобы наполнить нас не только своим светом, но и своим теплом. Тогда оно охватит наше сердце, всего нашего человека в целом, и мы почувствуем себя обогащёнными, в то время как мы естественным образом должны чувствовать себя беднее, если принимаем духовную науку так, как другие науки.
Но с другой стороны, вполне естественно то, что духовная наука оказывает на многих обедняющее впечатление, поскольку они ещё не могут найти внутренне живого начала в словах духовной науки, которые могут охватить душу, ибо духовная наука ещё не действует на них так, как действует тёплое слово другого человека, говорящего с нами. Но мы должны учиться тому, чтобы духовная наука стала столь живой, чтобы она могла наделить нашу душу мужеством и доверием, как в ином случае может это сделать человеческая личность.
То, что для современных сердец это трудно, связано с тем, что современные сердца отвыкли жить с самими вещами, с тем, что чувство сопереживания себя с вещью стало редкостью. Стало бесконечно трудным, если человек, можно сказать, в малых дозах пытается снова оживить сопереживание с вещью. Такая попытка была предпринята в наших четырёх Мистериях. Вам только надо взглянуть на сцену «В стране духов» в пятой картине мистерии «Побуждение души», где по левую сторону сцены, — если смотреть со стороны зрительного зала, — сидит погруженный в Девахан Феликс Бальде, и как духовные существа по другую сторону сцены говорят с ним о его «тяготах». Тут надо почувствовать тот вес, ту нагрузку, влияние, которое издали, как бы действует сверху вниз. Сегодня человек привык к тому, что если нечто парит сверху вниз, видеть только само парящее тело, видеть только то, как вещь сначала занимает положение вверху, затем дальнейшее положение внизу, и так далее. Но для него совершенно непривычно вползать, влезать в саму вещь и чувствовать тяжесть, чувствовать, что вещь вытесняется из одного места. Такими словами в середине драмы хотелось извлечь человеческую душу из эгоистического тела и внедрить её в живое начало находящейся снаружи вещи.