Если бы мы могли увидеть, как то, что ожило из духовной науки, мы могли бы повторить в мире, то мы могли бы сказать: исходя из духовной науки, мы могли бы оплодотворить мир в той области, где легче всего увидеть, что мы нуждаемся в оплодотворении души, в душевном тепле. Ибо не только те художественные и научные вещи должны быть оплодотворения со стороны духовной науки, но и вся жизнь должна быть оплодотворена ею.
В качестве примера можно указать на область, в которой мы можем особенно видеть то, как духовнонаучные понятия могут стать живыми во внешней жизни. В качестве примера я хотел бы избрать область педагогики, область любого искусства воспитания. Мы имеем в виду воспитание ребенка взрослым человеком. Какие представления создаёт материалистическая эпоха, если она говорит о воспитании ребенка взрослым человеком? Эта материалистическая эпоха, в сущности, в обоих, — и во взрослом, и в ребенке, — видит только то, что даёт материалистическое мировоззрение: старший воспитывает младшего. Но дело обстоит не так. Старший является всего лишь майей на внешнем уровне, и младший внешне тоже является всего лишь майей. В старшем мы имеем нечто такое, что не содержится непосредственно в майе, невидимого человека, который идёт от инкарнации к инкарнации, но и в ребенке мы тоже имеем невидимого человека, который идет от инкарнации к никарнации.
Мы ещё будем говорить о таких вещах. Но сегодня я хочу сообщить ещё нечто, что вам, в ходе времени, — посредством медитативного углубления, — позволит уяснить то, что в ином случае даёт духовная наука; я хочу исходить из того, что человек, выступающий обычно навстречу нам во внешнем мире, вообще не может воспитывать, что человек, который как ребенок выступает нам навстречу во внешнем мире, вообще не может быть воспитан. На самом деле нечто невидимое в воспитателе воспитывает нечто невидимое в воспитаннике. Правильно понимают вещи только тогда, если в растущем ребенке, которого мы должны воспитывать, мы направляем взгляд на постепенно раскрывающийся результат предшествующих инкарнаций. Но если всё то, что происходит из предшествующих инкарнаций, вырастает наружу, как это происходит по мере воспитания ребенка, то тут уже ребенок воспитывает нас, особенно в современности. То, кого мы, в сущности, воспитываем, есть невидимый результат более ранних инкарнаций. Видимого ребенка мы воспитывать не можем, на него мы можем только воздействовать. На деле мы действуем на невидимый результат прежних инкарнаций. Видимого ребенка мы воспитывать не можем. Так обстоит дело, если мы направляем взор на ребенка.
Теперь направим взор на воспитателя. В течение первых семи лет он может воспитывать только посредством того, чему в нём можно подражать, и посредством того, что он в качестве авторитета достигает влияния в течение второго семилетия; в последующие семь лет он, в конце концов, может достичь влияния посредством того, что действует, воспитывая, благодаря свободной силе суждения. Всё, что действует тут в воспитателе, ни в коем случае не находится во внешнем физическом человеке. То, что мы имеем в нас как воспитателя, получит свой физический облик только в нашей следующей инкарнации. Ибо всё то, что является в нас такими свойствами, которым можно подражать, или, что в нас является такими свойствами, на которых основан наш авторитет, присутствует в нас в качестве зародыша и будет формировать нашу следующую инкарнацию. Наша собственная ближайшая инкарнация как воспитателя говорит с более ранней инкарнацией питомца. То, что мы как нынешние люди говорим с нынешними детьми, есть не более, чем майя. Мы ощущаем правильно, если мы говорим: твоё лучшее в тебе, то, что мыслит твой дух, то, что может чувствовать твоя душа, то, что готовится в тебе, чтобы, исходя из тебя сделать нечто в следующей инкарнации, может действовать в ребенке на то, что хочет в этом ребенке пластически сформироваться, исходя из самых древних времен. Музыкальным в нас является только то, что может действовать, воспитывая. Мы должны действовать на то, что пластически формируется в ребенке.
Сопоставьте то, что я в эти дни говорил о музыкальном, как оно в своём высшем оформлении соответствует тому, что подступает к человеку в интуиции. Музыкальное относится ко всему развивающемуся, к становящемуся, к будущему, тогда как пластико–архитектоническое — к прошлому. Чудеснейшее пластическое произведение искусства, выступающее нам навстречу — это ребенок. То, что мы должны иметь как воспитателя, есть то музыкальное настроение, которое может присутствовать в нас как настроение будущего. Но почувствовать это, — почувствовать так, как только что было на это указано, — на педагогическом поле, значит внести некоторые особенные нюансы в своё противостояние как воспитателя по отношению к ребенку, ибо надлежит предъявлять к себе как к воспитателю высшие требования долга, проявлять самую высшую способность к пониманию даже по отношению к наиболее невоспитанным, непослушным детям, насколько только это может встретиться нам в нашем питомце. В этом настроении заложена действенная сила воспитания.