Ибо возьмите эту жизнь, какова она сегодня в некоторых областях. Человек до известного возраста учится; до какого–то известного возраста он учится тому, до другого возраста он учится чему–то иному. Но затем приходит время, когда он, как говорится, вступает в жизнь и уже ничему учиться не желает; даже если он имеет научную профессию, то учится он без особой охоты. Те, кто учатся и после, идя в ногу со своей наукой, рассматриваются в наше время как редкие экземпляры. Но в целом, жизнь протекает, главным образом так, что человек до известного возраста учится, а затем проводит своё свободное время за игрой в карты, или занят другими бесполезными делами, или развивает такой образ мыслей, который мне встретился однажды. Я был однажды приглашен в один круг, где были тянущиеся к образованию дамы, чтобы прочесть им несколько литературно–исторических лекций. Можно сказать, что ещё гибкий, можно даже сказать отставший мозг этих дам в наше время ещё содержит кое–что от того древнего времени, когда мозг хотели удерживать в образном состоянии и всю жизнь обучали его. Среди женщин такое встречалось чаще, чем среди мужчин. Но у этих женщин было чувство, что они для этого цикла лекций должны пригласить мужчин. Мужчины тоже были при этом. Не все из них спали, некоторые действительно слушали. Но затем вели разговоры, пили чай и ели пироги, итак то, что в некоторых кругах рассматривается как совершенно необходимое приложение, если уж лекция не должна быть совершенно сухой. Итак, потом вели разговоры. Там я услышал от некоторых мужчин, — после того как я прочёл лекцию о «Фаусте» Гёте, такое суждение: да, смотреть «Фауста» на сцене — небольшое эстетическое наслаждение, удовольствия тут никакого, это некая наука. — Тем самым они хотели обратить внимание на то, что если человек целый день работает в бюро, или обслуживает своих клиентов, или стоит перед судебным столом, выслушивая свидетелей, осуждая обвиняемых, он не может вечером слушать «Фауста», но ему нужно что–то ради удовольствия, а наука не нужна.
Тем самым я хочу лишь в качестве примера указать на общий образ мыслей в наше время, который вам, без сомнения известен. Достаточно только заявить о нём, как каждый уже знает, что он очень, очень распространен и что есть немало людей, которые наверняка нашли бы странным, что мы здесь сидим вместе как школьники, несмотря на то, что некоторые из нас уже достигли почтенного возраста, и всё ещё хотим что–то воспринять в то время, которое, по их мнению, можно было бы использовать гораздо полезнее. Однако полный перелом должен произойти в том, что человек будет хотеть не только учебной связи с духовной наукой, но живой, продолжающейся связи. Вот то, что придёт. Духовную науку можно вбирать в себя не так, как подобно компендиуму можно вбирать в себя другие науки, нет, духовная наука должна оставаться живой. Она станет мёртвой, она умрёт, если человек будет всего лишь вбирать её содержание, останется не соединенным с ней в живой работе. В этом смысле духовная наука должна действовать оживляющим образом, она должна открыть сердце человека для всего, что может влиться в это сердце из духовного мира, для того, чтобы мы находились в непрестанной эволюции.
Без сомнения наше человечество имеет в нашу эпоху всё то, что можно взять: оно постарело, оно уже не имеет в полноте той юности, которую оно имело во времена мифов. Духовная наука должна снова стать омолаживающим напитком для людей, так, чтобы они на протяжении всей жизни могли чувствовать себя учениками бытия. Тут тоже мы можем переживать в настоящее время удивительные вещи. Я знаю одного духовно активного человека, человека, который в течение всей своей жизни занимался по возможности всеми ингредиентами нашей современной духовной культуры. Недавно он праздновал своё пятидесятилетие. При этом у него было своеобразное намерение опубликовать своего рода фельетон. Он, например, сказал: вот, мне предложили одну должность, — я хочу немного изменить эти вещи в художественном смысле, чтобы не выдать, кто это такой, — должность, связанную с искусством, о которой я мечтал много лет. Но теперь я уже не могу так сильно хотеть этого, ведь мне уже пятьдесят лет, это годы старости, ибо для того, чтобы работать на такой должности, чтобы действовать на окружающих людей и побуждать их, надо быть молодым, надо уметь развивать фантастические иллюзии. Эти иллюзии должны состоять в том, чтобы дело и люди, с которыми это дело делается, составляли целый мир, так, чтобы всё остальное не имело цены. Настоящую ценность имеет только то, что я тут вокруг себя делаю. Но возраст, в котором я мог бы делать это — до пятидесяти лет. Теперь этот возраст миновал. Не надо дожидаться, пока люди станут стариками, чтобы предоставлять им влиятельное положение; они должны становиться надворными советниками уже между тридцатью и сорока годами. — Примерно так сказал этот «старый» человек.