Часто могут говорить: наше время мрачно, в наше время живёт многое, что составляет резкое противоречие тому, чем может стать для человечества духовнонаучное мировоззрение. — Но, с другой стороны, наша карма должна позволить нам зайти настолько далеко, чтобы мы посмели преодолеть материальное в материале, служащем нашему зданию, чтобы оно также и во внешних формах являлось символом нашего духовного движения.
Каждый из нас может сказать себе то, о чём я сам часто должен был думать, особенно в виду нашего трудного времени, в виду той сильной враждебности, которую особенно испытывает в наше время то, что относится к духовной науке. Некоторые могут спрашивать себя, насколько далеко мы с нашим собственным личным элементом содействуем тому, что должно быть сконцентрировано вокруг нашего здания. Даже в том случае, если тот или иной не сможет физически присутствовать при том, что будет дальше физически происходить, концентрируясь вокруг нашего здания, то, что здание существует здесь, то, что наша карма принесла нам это здание — является важным шагом вперёд. И если подумать, что глубоко понимающий духовную науку, как, например Христиан Моргенштерн, даже после своей физической смерти остается связанным с тем, чем должно быть наше физическое здание, то мы признаем в нашем здании символ того, что действует в наше время внутри нашего спиритуального движения, для которого граница между тем, что называют жизнью и смертью, не имеет значения.
Мы можем чувствовать, что мы действительно срослись с этим зданием, и что оно может пробуждать серьёзнейшие мысли, которые совершенно естественны в такое время, как наше, когда материализм находится в своей высшей точке. Даже в том случае, если это здание должно будет содействовать тому или иному лишь как духовная сущность, здание будет важно для поступательного хода нашего движения, причём мы, само собой разумеется, высказываем это лишь для того, — вы меня потом поймете, — чтобы подчеркнуть всю серьёзность нашего движения, идущего выше смерти и жизни.
Эта серьёзность совершенно особенным образом выступает нам навстречу в эти дни. И если происходит одно, почему в скором времени не может произойти кое–что другое? Чрезвычайно трудно достичь того, о чём я уже часто говорил, говорил даже в ходе этих лекций. Я обращал внимание на то, как надо пытаться строжайшим образом взвешивать слова, выбирать слова, высказывать их в точном, строго точном смысле с полнейшей ответственностью по отношению к духовному миру. Но также желательно и то, чтобы вы могли услышать эти слова, желательно и то, чтобы они были приняты.
Конечно, придут времена, когда, можно сказать, будет возможна большая беззаботность по отношению к потоку духовнонаучного мировоззрения. Но сегодня, когда мы стоим в самом начале, мы должны приучить себя, воспринимать эти вещи как исключительно серьёзные. Некоторое время назад я давал здесь сведения о кое–каких оккультных исследованиях, и о другом, что, как я считал, для некоторых могло бы быть полезным. Можно полагать, что оно могло бы оказаться кому–то полезным для понимания нашего настоящего, тяжелого времени. Однако именно то, что было дано, исходя из этого импульса, — конечно, то, чего я теперь касаюсь носит исключительный характер, но то, что я говорю, верно, — не везде принималось с достаточной осторожностью, с необходимым пиететом; оно то там, то тут пересказывалось снова, и, как выяснилось, в той форме, которая была прямой противоположностью тому, что высказывалось здесь.
Я имею в виду то, что не следовало бы понимать превратно, — ибо этот материал имеется налицо в одном цикле, — то, что сделали из (идеи) подразделения европейского человечества в отношении души ощущающей, души рассудочной или характера, души сознательной и «я», идеи, которая давалось поистине не ради выражения какого–либо превосходства. Когда я думаю над тем, что за фразы появились во внешнем мире, какую оппозицию и эмоции вызвали эти фразы, становится очевидным, что принцип — брать эти вещи совершенно точно, даже в трудных случаях, — тут совершенно не соблюдался. Если бы я когда–нибудь сказал: «то, что находится под воздействием «я» в отношении к европейскому населению, должно организующим образом действовать среди этого европейского населения, — я бы сказал некий нонсенс. И, тем не менее, это, например, было вынесено в мир и встретило наихудшее непонимание, вызвало сильнейшие эмоции.