Наверно, Луиса забеременела во вторую ночь после свадьбы — если еще не до свадьбы, — и, как гласит семейное предание, ее «интересное» положение обещало растопить лед в отношениях между Габриэлем Элихио и полковником. Говорят, что ее родители через Хосе Марию Вальдебланкеса прислали молодой чете подарки. И все же Габриэль Элихио продолжал дуться до тех пор, пока однажды к ним из Санта-Марты не приехал Хуан де Диос. Он сообщил, что Транкилина очень волнуется за беременную дочь, и Луиса с позволения Габриэля Элихио отправилась рожать в Аракатаку[50].
И вот однажды февральским утром двадцатиоднолетняя Луиса вернулась после почти полуторагодичного отсутствия в родную Аракатаку — без мужа, на восьмом месяце беременности, утомленная и больная после еще одного нелегкого путешествия по воде из Риоачи в Санта-Марту. Спустя несколько недель, 6 марта 1927 г., в 9 часов утра, под шум грозы, не типичной для этого времени года, она родила мальчика — Габриэля Хосе Гарсиа Маркеса. Луиса сказала мне, что рано утром, «в самый тяжелый момент», ее отец отправился на мессу, а когда вернулся, все уже было кончено.
Ребенок родился с обвитой вокруг шеи пуповиной — позже писатель скажет, что, очевидно, на этой почве у него и развилась клаустрофобия, — и весил, как говорят, добрых девять фунтов пять унций. Его двоюродная бабушка, Франсиска Симодосеа Мехиа, предложила обтереть младенца ромом и во избежание новых напастей сразу же сбрызнуть его крестильной водой. В действительности малыша официально покрестят почти через три с половиной года, вместе с его сестренкой Марго, которая к тому времени тоже будет жить у дедушки с бабушкой. (Габито хорошо запомнит крестины. Обряд совершил 27 июля 1930 г. в церкви Сан-Хосе в Аракатаке отец Франсиско Ангарита. Крестными были его дядя Хуан де Диос и двоюродная бабушка Франсиска Симодосеа, которые в свое время также выступали свидетелями на свадьбе его родителей.)
Полковник Маркес отпраздновал рождение внука. Его любимая дочь стала для него еще одним поражением, но даже эту неудачу он считал всего лишь очередной битвой и был полон решимости выиграть войну. Жизнь продолжается, и теперь он будет вкладывать все свои еще немалые силы в воспитание ее первого ребенка, своего новорожденного внука, своего «маленького Наполеона».
2
Дом в Аракатаке
1927–1928
«Мне особенно часто и очень живо вспоминаются не столько люди, сколько сам дом в Аракатаке, где я жил с дедушкой и бабушкой. Этот навязчивый сон не отпускает меня даже теперь. Более того, каждый божий день я просыпаюсь с ощущением, реальным или воображаемым, что во сне я видел себя в том доме. И главное, мне снилось, что я не вернулся туда, а нахожусь там, — и неясно, сколько мне лет, неясно, зачем я там, — будто я никогда оттуда не уезжал. Даже теперь в моих снах меня по-прежнему не покидает то чувство непонятной тревоги, что мучило меня по ночам в детстве. То было безотчетное чувство, оно возникало рано вечером и терзало меня во сне до самого утра, пока сквозь щели в двери не начинали пробиваться первые лучики рассвета»[51].
Так полвека спустя в разговоре со своим старым другом и коллегой Плинио Апулейо Мендосой во время встречи в Париже Габриэль Гарсиа Маркес описывал главную картину своего «необыкновенного» детства, которое прошло в небольшом колумбийском городке Аракатаке. Первые десять лет своей жизни Габито провел не с родителями и многочисленными братьями и сестрами, которые вслед за ним регулярно появлялись на свет, а в большом доме дедушки и бабушки по материнской линии, в доме полковника Николаса Маркеса Мехиа и Транкилины Игуаран Котес.
Этот дом полнился людьми — дедушка с бабушкой, тетушки, заезжие гости, слуги, индейцы — и призраками (особенно сильно там чувствовался дух его отсутствующей матери)[52]. Спустя годы, когда Габито станет гораздо старше и будет жить далеко от Аракатаки, этот дом попрежнему будет бередить его сознание, и, пытаясь вернуться к нему, до мельчайших подробностей воссоздать в памяти свое родовое гнездо, он сформирует из себя большого писателя. Этот дом был книгой, которую он носил в себе с детства: друзья вспоминают, что Габито едва исполнилось двадцать, а он уже писал свой нескончаемый роман под названием «Дом» («La Casa»). Тот старый утраченный дом в Аракатаке находился в собственности его семьи до конца 1950-х гг., хотя после того как в 1937 г. Габриэль Элихио увез жену и детей из Аракатаки, его сдавали внаем другим семьям. В итоге этот дом возродился в своем первозданном виде, но немного призрачном в первой повести Габриэля Маркеса «Палая листва» (1950), но свое наиболее полное воплощение его навязчивый образ обретет позже, в романе «Сто лет одиночества» (1967), причем он будет представлен так, что яркие, но мучительные, а зачастую и пугающие картины детства Габито навеки запечатлеются как волшебный мир Макондо, и вид из дома полковника Маркеса будет охватывать не только маленький городок Аракатаку, а всю родную Колумбию писателя и даже всю Латинскую Америку и то, что лежит за ее пределами.
50
Непонятно, почему Николас неохотно дал согласие на их брак и почему день рождения ГГМ всегда был предметом споров. Суть самого очевидного объяснения заключается в том, что Луиса Сантьяга, как это бывает и было во все времена, забеременела до свадьбы, и значит (поскольку дата их бракосочетания, похоже, сомнений не вызывает), Габито родился задолго до 6 марта (или 6 марта, но гораздо позже срока); по этой причине его не крестили и не регистрировали (как-никак это была очень респектабельная, законопослушная и богобоязненная семья), пока ему не исполнилось три года. Как Луисе Сантьяга удалось добиться согласия родителей на ее брак с незаконнорожденным и не имеющим профессии Габриэлем Элихио? Поскольку в ее любви к Габриэлю Элихио, судя по всему, сомневаться не приходится, возможно, для нее беременность была единственным способом уговорить родителей. Как бы то ни было, это не более чем случайный факт.
52
См. John Archer, «Revelling in the fantastic», Sunday Telegraph Magazine (London), 8 February 1981. «Чтобы я не вертелся, когда меня вечером укладывали спать, мне говорили, что, если я шевельнусь, в каждой комнате появятся мертвецы. Поэтому с наступлением темноты меня охватывал ужас». Также см. German Castro Caycedo, «„Gabo“ cuenta la novella de su vida», El Espectador, 23 marzo 1977: «Я не боюсь темноты. Меня пугают большие дома, потому что мертвецы появляются только в больших домах… Я покупаю лишь маленькие домики, потому что туда мертвецы не наведываются».