Однако я обратил внимание на его светлые волосы и рыжие бакенбарды и, решив рассмотреть его получше в другое время, вернулся в дом.
Признаюсь, любопытство, которое я испытывал по отношению к этому человеку, заставило меня поспешить с завтраком.
Я поторопил Жадена, не понимавшего причину моего нетерпения, и вернулся на берег моря.
Наши новые слуги не спешили так, как мы. Вино из форта Ламальг, белый хлеб и сыр были для них чем-то необыкновенным — к этому они не были привычны, а потому продлевали свой обед, смакуя его.
Отмычка и его товарищ, по-видимому, особенно оценили эту удачу.
Добавим, что их страж тоже смягчился и даже разделил трапезу со своими подопечными; только те имели одну бутылку на двоих, в то время как он — две на одного.
Что же касается того каторжника, которого надсмотрщик назвал поэтическим именем Габриель, то его напарник по цепи с ядром, не желая отказываться от еды, подвел его к остальным, однако тот, все еще во власти мизантропии, пренебрежительно смотрел, как все едят, а сам не притрагивался ни к чему.
Заметив меня, все каторжники встали, хотя, как уже было сказано, обед их еще не закончился, но я сделал им знак, что подожду — пусть они продолжают то, что так славно начали.
У того, кого я хотел увидеть, больше не было возможности уклоняться от моих взглядов.
Я изучал его не стесняясь, хотя он открыто надвинул свой колпак на глаза, чтобы избежать моего пристального внимания.
Это был мужчина не более двадцати восьми — тридцати лет, отличавшийся от своих соседей, на чьих грубых лицах легко было прочесть страсти, что привели их туда, где они находились. У него же было одно из неприметных лиц: издали в нем не различишь ни одной характерной черты.
Отпущенная борода его росла во все стороны, была редкой и какого-то немыслимого цвета, однако она не придавала оригинальности его физиономии.
Его светло-серые глаза блуждали с одного предмета на другой, не оживляясь никаким выражением; руки и ноги были хрупкими и по своей природе казались не предназначенными для тяжелой работы; тело явно не обладало физической силой.
Наконец, из семи смертных грехов, вербующих на земле войско именем врага рода человеческого, он выбрал, очевидно, грех лени, чтобы вступить под его знамена.
Я тут же отвернулся бы от этого человека, уверенный в том, что для изучения он являл собой только тип заурядного преступника, если бы не какое-то смутное воспоминание, шевельнувшееся в моей памяти и подсказавшее, что я вижу этого человека не впервые.
К сожалению, как я уже говорил, у него было одно из тех невыразительных лиц, которые без особых причин не могут привлечь к себе внимания…
И все же я был уверен в том, что где-то уже встречал этого человека. Тот факт, что он избегал моего взгляда, еще больше убеждал в этом. Но где мне пришлось его видеть, совсем вылетело у меня из головы.
Я подошел к надсмотрщику и спросил имя того из моих гостей, кто уделил столь мало внимания предложенному мною угощению.
Его звали Габриель Ламбер.
Это имя мне ничего не говорило: я слышал его впервые.
Я подумал, что ошибся, и, увидев Жадена, появившегося на пороге нашего дома, пошел к нему навстречу.
Жаден нес два ружья: наша прогулка в этот день сводилась лишь к охоте на морских птиц.
Перекинувшись несколькими словами с Жаденом, я попросил его понаблюдать за предметом моего любопытства.
Жаден не помнил, чтобы он когда-нибудь видел этого человека, и, так же как и мне, имя Габриеля Ламбера было ему незнакомо.
В это время наши каторжники покончили с угощением и встали, чтобы занять свои места в лодке. Мы подошли к ним.
Добраться до лодки можно было только прыгая с камня на камень. Надсмотрщик сделал знак несчастным войти по колено в воду и помочь нам.
Тут я заметил одну странность — вместо того чтобы подать нам руку для опоры, как это сделали бы обыкновенные матросы, они подставляли нам свой локоть.
Что это было — заранее отданное приказание или покорное убеждение, что их рука недостойна касаться руки честного человека?
Что же касается Габриеля Ламбера, то он был со своим напарником уже в лодке, на своем обычном месте, и держал в руке весло.
II
АНРИ ДЕ ФАВЕРН
Мы отчалили; вокруг нас кружилось невероятное множество чаек, больших и маленьких, но мое внимание сосредоточилось лишь на одном предмете. Чем дольше я смотрел на этого человека, тем более крепла моя уверенность в том, что в недавнем прошлом наши пути каким-то образом пересеклись.