И вот, как раз когда я вернулся, ко мне обратились, не знаю ли я графа де Фаверна из Пуэнт-а-Питра.
А надо сказать, дорогой друг, что я знаю в Пуэнт-а-Питре всех, кто заслуживает этого, и что ни в одном уголке острова нет и в помине графа де Фаверна.
Вы понимаете, я рассказал все как есть, не придавая этому большого значения. А потом, в конце концов, это правда, и я повторил бы свой ответ в любом случае.
А между тем оказалось, что мой отказ признать этого господина стал препятствием в его женитьбе. Он громко кричал, что я клеветник и что он заставит меня раскаяться в клевете. Я не слишком волновался по этому поводу, но вот сегодня вечером, как вы видели, я его встретил и почувствовал, а такое чувствуешь, вы это знаете, что с этим человеком мне придется драться.
В остальном, дорогой друг, вы были свидетелем того, что я как мог пытался избежать этой дуэли, но что поделаешь, большего сделать было нельзя. Я покинул фойе, ушел в коридор, но, заметив, что он последовал за нами, вошел в ложу графини М. Графиня, как вам известно, сама креолка, но и она никогда не слышала ни об этом господине, ни о ком другом под этим именем.
Я подумал, что, наконец, избавился от преследования… Но он меня поджидал у дверей ложи, об остальном вы знаете: мы деремся завтра, вы сами слышали.
— Да, в шесть часов утра, но кто так назначил?
— Это еще раз доказывает, что я имею дело с каким-то деревенщиной.
— Разве противники сами должны решать все это? Что же остается тогда секундантам? А потом, драться в шесть часов утра! Подумать только! Кто встает в шесть часов?
— Этот господин в молодости, видимо, ходил за плутом; что же касается меня, то завтра утром у меня будет отвратительное настроение и я буду плохо драться.
— Как это вы будете плохо драться?
— Конечно, поединок, черт побери, это серьезное дело! Это в любви себе ни в чем не отказывают, а в том, что касается дуэли, нельзя позволить себе ни малейшей прихоти! Знаю одно: я всегда дрался в одиннадцать часов или в полдень и, как правило, чувствовал себя прекрасно. В шесть утра, посудите сами, в октябре! Умирать от холода и дрожать, не выспавшись…
— Ну, так что же? Возвращайтесь и ложитесь спать.
— Да, легко сказать, ложитесь. Накануне дуэли всегда есть какие-то дела: надо написать концовку завещания, письмо матери или любовнице — это до двух часов ночи. А потом спится плохо, так как, видите ли, сколько ни говоришь себе, что ты не робкого десятка, ночь перед дуэлью всегда скверная. И надо будет подняться в пять утра, чтобы быть в Булонском лесу в шесть, встать при свечах; вы знаете что-нибудь неприятнее этого? Так что пусть этот господин поостережется, я не собираюсь его щадить, ручаюсь вам. Кстати, я рассчитываю на вас в качестве секунданта.
— Еще бы!
— Принесите свои шпаги, я не хочу пользоваться моими, он может сказать, что они создают мне преимущество.
— Вы деретесь на шпагах?
— Да, я предпочитаю шпаги: они так же хорошо убивают, как и пистолет, но не калечат. Гадкая пуля пробивает вам руку, ее нужно отрезать — и вы однорукий. Принесите ваши шпаги.
— Хорошо, я буду у вас в пять часов.
— В пять часов! Как будто и для вас удовольствие вставать в пять часов!
— О! Для меня это почти не имеет значения: в это время я только ложусь.
— Как бы то ни было, когда все происходит между порядочными людьми и вы мой секундант, заставьте меня драться как вам угодно, но назначьте дуэль на одиннадцать часов или в полдень, и вы увидите, слово чести, тут и сравнивать нельзя, я одержу победу, уверен на сто процентов.
— Перестаньте, не сомневаюсь, вы и так будете великолепны.
— Я сделаю все возможное, но, честное слово, предпочел бы драться сегодня вечером под уличным фонарем, как караульный солдат, чем вставать завтра в такую рань. Вам, мой дорогой, не надо писать завещание, поэтому идите спать, идите и примите мои извинения за этого господина.
— Покидаю вас, дорогой Оливье, чтобы вы посвятили все свое время себе. У вас есть какие-нибудь другие указания для меня?
— Да, кстати, мне ведь нужны два секунданта, зайдите в клуб и предупредите Альфреда де Нерваля, что я рассчитываю на него. Это не будет ему очень в тягость: он играет как раз до этого времени, и этим все сказано. И потом нам будет нужен — честное слово, не знаю, как я это мог забыть? — доктор. Я не хочу, если нанесу этому господину удар шпагой, зализывать его рану — предпочитаю пустить ему кровь.