— Многоуважаемые и досточтимые отцы и господа! — начинает многоученый доктор канонического права. — Не может быть никаких сомнений в том, что девять десятых всего того, что здесь говорилось о доктринальной и культовой стороне масонства, соответствует истинному положению вещей. Отсюда вытекает наше безоговорочное отрицательное отношение к этому движению, являющемуся врагом католицизма и христианства в целом.
Зал насторожился: во-первых, в самом тоне речи и в выражениях, употребляемых оратором, нет той остервенелости, к которой за два дня конгресса привыкли делегаты. Во-вторых, «девять десятых», почему же не все десять? Какие резервы для возражений и оговорок оставляет себе архиепископ?
Воздав публикуемой антимасонской литературе несколько комплиментов, правда довольно сдержанных, оратор продолжает:
— Мы не можем, однако, забывать, дорогие отцы и господа, слов нашего спасителя о пшенице и плевелах. И если даже только одна десятая всего урожая может состоять из плевел, хороший хозяин будет их отсеивать. Я имею в виду писания, появляющиеся в печати под именем Дианы Воган. Удивительно, что по поводу разоблачений, которые делает автор, до сих пор не раздалось ни одного призыва к их проверке. Между тем недоверие к ним вполне обосновывается тем, что личность Дианы Воган покрыта некоей мистической тайной: никто не знает, кто она, где и при каких обстоятельствах она пришла в лоно церкви, кто крестил ее и кто приобщал в первый раз святых тайн, да и где она вообще пребывает.
В зале поднялся шум. Было ясно, что подавляющее большинство делегатов с возмущением отвергает позицию оратора. Взоры многих устремились на ложу прессы, но Таксиля там не было — в этот день он с утра почему-то не пришел на конгресс. Оратор, однако, оставался невозмутимым. Он выждал, когда зал затих, и спокойно заговорил снова:
— Что касается меня, то я убежден, что Диана Воган — личность мифическая, ее не существует.
Тысяча пятьсот делегатов затаили дыхание. Как, неужели это происходит наяву?
— Диана Воган и все ее писания вымышлены некиим мужчиной или группой мужчин. Для чего? — спросите вы. Для того чтобы потом выпустить новую книгу, в которой заявить, что все разоблачения выдуманы авторами, как и сама мисс Воган, что даст возможность злоумышленникам высмеивать католиков и антимасонов как легковерных и неумных людей.
Раздался громкий возглас одного из делегатов конгресса:
— Чего вы хотите, монсеньор Грацфельдт?
На это последовал ответ:
— Не только от моего имени, но и от имени его высокопреосвященства архиепископа Кельнского я предлагаю проверить личность мисс Дианы Воган и аутентичность ее писаний.
Оратор сошел с трибуны при всеобщем смятении. В явном затруднении был и председательствующий кардинал Халлер. На помощь пришел один из руководителей конгресса немецкий князь Левенштейн. Он поднялся на трибуну и внес расплывчатое обтекаемое предложение об избрании комитета, который должен будет выслушивать показания тех масонов, которые обратятся к церкви с покаянными заявлениями, и будет сообщаемые ими факты проверять. Это, правда, касалось будущего, а не прошлого и настоящего, оставляло в стороне вопрос о Диане Воган, но какая-то видимость решения и формула перехода к очередным делам все-таки получались.
В тот момент, когда председатель предоставил слово французскому аббату Бессонье, в ложе прессы появился Таксиль. Аббат увидел это и потом уж на протяжении всей своей речи не спускал с него глаз. Создавалось впечатление, что он обращает свою речь именно к Таксилю.
Оратор обладал темпераментом Савонароллы. Коренастый, с толстой короткой шеей, апоплексически багровевшей в особо экстатических местах речи, аббат Бессонье не столько говорил, сколько рычал, бурно притом жестикулируя: