— Великолепно, Доменико, — кричал радостно Таксиль и почти бегал по комнате. — Если бы не было шума, привкуса скандала, борьбы и драки, пусть словесной, у широкой публики скоро остыл бы интерес ко всем этим делам. А надо, чтобы она поволновалась, чтобы не утихали споры, чтобы будоражилось любопытство. Видно, что вы, синьор, не журналист, не понимаете вкуса сенсаций…
Принесли фрак, и Таксиль торжественно облачился в него. Он подошел к занимавшему полстены зеркалу и стал любоваться собой, не спеша поправляя галстук-бабочку, поворачиваясь к зеркалу то одним, то другим боком.
— Хорош бы святой из меня получился! Нимб мне был бы к лицу. Жаль, испорчу я им всю музыку…
Марджиотта напомнил:
— Не мешало бы поторопиться. Архиепископский фиакр давно уже ждет у подъезда.
— Подождет, — беспечно и весело ответил Таксиль. — Не каждый день архиепископу удается принимать короля мистификации и кандидата в святые!
Все, что было ранее известно Таксилю о кухне и хлебосольстве архиепископа Валюсси, померкло перед лицом того, что оказалось в действительности. Таксиль мог бы поклясться, что он никогда так вкусно и, следовательно, много не ел, чем в этот вечер, никогда не пил столько таких изысканных вин. За столом, кроме хозяина и Таксиля, сидели пять кардиналов, князь Левенштейн, некий испанский герцог. Шла непринужденная беседа, в ходе которой архиепископ, между прочими сюжетами, иногда нейтральными, иногда несколько рискованными и игривыми, затронул тему, которая должна была вернуть разговор в русло благолепия и чинности.
— Вот вы, — сказал он, обращаясь к Таксилю, — дорогой мой сын Габриэль, рассказали историю того, как некий благочестивый патер отдал свою жизнь за жизнь мисс Воган. Одна не менее поразительная история такого же рода связана с нашим святым отцом Львом XIII. Совсем недавно, несколько месяцев назад, группа монахинь-кармелиток была на аудиенции у папы. Одна из них, молодая сильная женщина, заявила папе, что она с радостью отдаст за него жизнь. Папа был растроган и от всего сердца благодарил ее за проявленные чувства. Через несколько дней святой отец заболел. Он очень страдал, но вдруг ему стало значительно легче и он буквально за полчаса выздоровел. Скоро стало известно, что в тот час, когда в состоянии папы произошел благотворный поворот, монашенка, предложившая свою жизнь, внезапно умерла.
Раздались восклицания удивления и благочестивого восторга. Один из кардиналов тонко улыбнулся:
— А нельзя ли представить себе, что господь наш независимо от жертвы монашенки счел нужным сохранить жизнь папы для новых, предстоящих ему славных дел?
— Да, — поспешил согласиться Валюсси, — пути его нам неведомы и намерения неисповедимы.
После того как программа была исчерпана и хлебосольный хозяин увидел, что его гости больше не в состоянии проглотить ни куска и ни капли, он встал из-за стола, что послужило сигналом и для них. Парами и поодиночке они стали прогуливаться по дворцовым апартаментам, присаживаться в креслах. Беседы приняли более интимный характер. Испанский герцог, разделивший компанию с Таксилем и, видимо, изрядно хлебнувший, обратил его внимание на двух молоденьких горничных, хлопотавших вокруг стола и отдельных, стоявших по углам комнат столиков, уставленных бутылками и тонкими, необременительными для желудка закусками.
— Вы не находите, — спросил герцог, — что у монсеньора неплохой вкус?
Таксиль указал ему глазами на молча руководившую горничными дородную экономку.
— Полагаю, ваше сиятельство, — сказал он, — что архиепископу в его годы следовало бы ограничиваться молитвенными заботами о самочувствии и хорошем настроении его экономки.
— Хо-хо, — вполпьяна рассмеялся герцог. — Бог поможет своему верному служителю и укрепит его здоровье для ревностных трудов и на этом поприще.
— Ну, конечно, — ответил Таксиль, — с божьей помощью мы с вами даже сатаномасонство одолеем. А ведь это сложней!
Герцог согласился. Но его уже клонило ко сну, как, впрочем, и остальных участников вечера. Экипажи архиепископской конюшни развезли всех гостей по домам, и на этом первый Всемирный антимасонский конгресс закончился.
20
Как ни странно, но именно после конгресса, прошедшего триумфально для Таксиля, в католическом лагере начались довольно острые разногласия по поводу того, как относиться к антипалладистским разоблачениям, сделанным им и его группой, а больше всего — по вопросу о загадочной фигуре Дианы Воган. Казалось бы, чего больше надо: наивысшие авторитеты церкви неоднократно высказывались вполне определенно, в том числе и прежде всего сам папа. В какой-то мере утверждения Непогрешимого связывали всех церковных деятелей и всех верующих или притворявшихся верующими католиков, но кто был поумней и ближе других принимал всерьез интересы церкви, вероятно, рассуждал таким образом: да, этот, может быть, выживающий из ума старец действительно связал себя и церковь безропотным движением в том русле, которое указал ему Таксиль, но чтобы не оказаться совершенно скомпрометированными и вместе с тем не скомпрометировать всю церковь, надо постараться как-нибудь выбраться из этой грязной канавы. Не сразу, конечно, не с шумом, а помаленьку.