А темным зимним утром экономка Тереза, войдя в спальню своего повелителя с обычной чашкой кофе, увидела, что тот сидит в своем любимом вольтеровском кресле в какой-то неестественной позе. Оказалось, что он мертв. На иссохших от старости губах застыла грустно-ироническая усмешка. Том Вольтера, лежавший на столе, был раскрыт, как установили пришедшие клирики, на чрезвычайно богохульном месте. Это, конечно, не помешало тому, что церковь с большим почетом хоронила своего верного сына и деятеля.
Вскоре Пажес обрел несравненно более авторитетное и высокопоставленное духовное руководство. Его пригласил к себе сам папский нунций в Париже ди Ренци. Принял он его в присутствии епископа Граши.
4
…Нунций был в высочайшей степени обходителен и любезен. Рядом с сурово насупившимся епископом он выглядел воплощением доброты и благожелательности. Пажес долго и подробно рассказывал о тернистом пути своих заблуждений и духовных поисков, о своем окончательном прозрении, о готовности всеми слабыми силами своими служить Христу и его церкви. Потом заговорил монсеньор нунций, и голос его постепенно наливался металлом, а маленькие черные глазки становились пронизывающими и даже угрожающими.
— Сын мой, — сказал нунций, — господь наш всемилосерд и прощает не до семи, а до семижды семидесяти раз. Ваши грехи — очень тяжелые, вы это сами хорошо понимаете, — вам может отпустить после таинства исповеди любой приходский кюре. Но ведь это не все, что занимает нас, — я имею в виду и церковь, и вас персонально. Если ваше раскаяние действительно так глубоко, как можно понять из вашего великолепного пылкого монолога, то вы, вероятно, хотели бы приложить все усилия к тому, чтобы не только возместить ущерб, причиненный вами церкви и делу божиему, но и сделать все возможное, чтобы приумножить ее духовное богатство, привести к ней не только отпавших, но и новых овец божиих, чтобы нанести разящие удары ее противникам. Вы уже, надеюсь, задумывались над тем, как вы будете работать на этом поприще?
— Да, монсеньор, конечно. Я счастлив констатировать, что мои размышления идут в том самом направлении, которое вы сейчас так отчетливо и проникновенно охарактеризовали. Из программы, вами начертанной, мне посильна только одна ее сторона: битва с врагами церкви. Ибо после того, что вложили в духовную сокровищницу церкви такие гиганты учености и святости, как отцы первых веков христианства, как великие схоласты средневековья, как занимавшие в разное время апостольский престол первосвященники церкви и занимающий его сейчас святейший Лев XIII, я не могу надеяться своими слабыми силами внести в эту сокровищницу что-нибудь, заслуживающее внимания. Но отстаивать ее тем, чтобы наносить удары врагам церкви, чтобы биться с ними без страха и устали, — об этом я думаю и мечтаю.
— Что вы имеете в виду?
— Я имею в виду масонов, синагогу Сатаны, как метко названо это скопище служителей нечестия в одной из энциклик святейшего папы Пия IX. Я состоял в масонской ложе и осведомлен, так сказать, изнутри о механизме их злодеяний.
— Насколько мне известно, вы были в масонах три месяца? — это подал голос епископ Граши.
— Да, монсеньор, три месяца, и этого времени оказалось достаточно, чтобы понять всю гибельность для души человеческой пребывания в этой организации, созданной и руководимой силами ада.
Вмешался нунций:
— Если я вас правильно понял, сын мой, вы хотели бы приступить к разработке темы, преподанной нам в прошлогодней энциклике святейшего отца нашего…
— Вы меня совершенно правильно поняли, ваше высокопреосвященство. Я уже начал писать книгу из серии «Разоблачение масонства». Первая книга будет называться «Братья трех точек».
Аудиенция закончилась в высшей степени сердечно. Нунций отечески облобызал Пажеса в обе щеки и благословил предстоящие ему великие труды на пользу церкви и христианства.
Когда новообращенный христианин вышел из кабинета, прелаты долго молча смотрели друг на друга: епископ — хмуро и насупившись, нунций — добродушно и ласково улыбаясь. Заговорил второй.
— Вы чем-то недовольны, монсеньор? — спросил он и еще удобней расположился в своем глубочайшем кресле.
— Я был бы более чем доволен, ваше высокопреосвященство, — ответил епископ, — если бы был уверен в том, что здесь не кроется какая-нибудь очень коварная в отношении церкви затея…
— Друг мой, — сказал нунций ди Ренци, и его маленькие веселые глазки, тонувшие в багрово-румяных щеках, глянули напряженно и пронизывающе, — ваши опасения, может быть, имеют под собой известные основания. Но сделаем поправку на некоторые особенности вашей блестящей личности, которую, как вы знаете, я очень высоко ставлю…