Чудеса, которые таил в себе дворец, в действительности, казались бесконечными. В сокровищницах не только хранилось множество золотой и серебряной посуды, (в любом случае, намного меньше, чем в те времена, когда алчный дед Марии, Филипп Добрый[47], складывал их штабелями, так как ее господин отец как раз начал дотрагиваться до этих сокровищ), но и в кладовых хранились всевозможные красивые и редкие предметы. Так, например, прозрачная лавандовая чаша из агата, о которой говорили, что это тот самый сосуд, из которого Господь пил в последний раз за ужином, искусно обработанные драгоценные камни, крупнейший из известных в Европе бриллиантов и знаменитый меч «единорог» герцога Карла, в рукоятке которого был кусок волшебного рога, который должен был защищать того, кто его носит, от любого несчастья.
Во дворце повсюду висели клетки с певчими птицами, и крепостные башни были населены зверями, которых австрийский принц никогда раньше не видел: львы и леопарды, слоны, медведи, верблюды и обезьяны.
Но среди всех богатств, которые жена принесла ему в приданое, благородного молодого человека больше всего приводило в восторг охотничье снаряжение ее отца. В распоряжении герцога Карла было 4000 охотничьих собак и 3000 дрессированных соколов, которых держали для его удовольствия. Мария тоже любила охоту. Ее любимый сокол сидел на шесте, укрепленном на карнизе над камином, где она кормила его своей рукой, чтобы он к ней привыкал. «Моя жена великолепная охотница с соколами и псами, — сообщал гордо Максимилиан домой. — У нее есть очень быстрая белая борзая. Она спит почти каждую ночь возле нашей постели».
Максимилиан и Мария вместе скакали на охоту, как только они находили для этого время. Тогда начиналась дикая травля по широким фламандским равнинам, кормление оленей в лесах Соигена, гнездовья цапель, журавлей и диких гусей в болотистых местах под Брюгге. «Если бы только был мир и с нами был, хотя бы на две недели мой господин и отец, я был бы в раю», — все время повторял Максимилиан.
Прежде, чем была выжата вся сладость меда из короткого медового месяца, задолго до того, как он вполне насладился приятной стороной богатого приданого своей жены, Максимилиану пришлось заняться смертоносным подарком из приданого Марии: спором с Францией.
Старая борьба за власть между королями Франции и их двоюродными братьями, бургундскими герцогами, которая продолжала раздуваться во время Столетней войны, разгорелась с новой страстью из-за двойного убийства. Прадед Марии, Иоганн Бесстрашный[48], убил на одной из темных улиц Парижа марионеточного правителя Франции, Людовика Орлеанского[49], и сам был убит несколько лет спустя войсками французского дофина на мосту Монтре.
Междоусобица вызревала и дальше во время правления деда Марии, Филиппа Доброго и ее отца, Карла Смелого. Итак, этот спор, возобновленный Максимилианом, обязанным защищать наследство своей жены, и усиленный бесчисленными экономическими и политическими факторами, вылился в долгую, мучительную борьбу между Габсбургами и Францией за господство в Европе.
Мария требовала возврата своих владений, которые оккупировал «Король-паук», а именно: герцогства Бургундского со столицей в Дижоне, где были похоронены ее предки, и провинций Пикардия и Артуа. Через месяц после свадьбы Максимилиан гневно писал Прюшенку: «Нет большего мошенника на свете, чем французский король».
Максимилиан мог противопоставить хитрости, ловкости и изощренному политическому гению «Короля-паука» только наивный оптимизм безобидного восемнадцатилетнего юноши, сознание которого было затуманено устаревшими представлениями о рыцарстве. В замке своего отца он изучал все виды феодального ведения войны и упражнялся в осаде; о манере Людовика вести бой он ничего не знал. Это была новая форма войны: изнурительная война, война нервов и война на истощение, война использующая подкуп, шпионаж, предательство, вторжение, нарушение границ, уничтожение урожая и затопление флота для ловли сельди, который мог прокормить прибрежные территории.