Узнать в героине некромантку было легко, начиная от имени и заканчивая характером, внешностью, поведением и пристрастиями к одежде. Хотя для себя Воркус постарался: в конце книги герой изобретает «эликсир красоты» и преображается, а девушка влюбляется в него еще сильнее. Над этим я задумалась. Некромантка говорила, что горбун алхимичит всеми днями, когда лаборатория свободна, но что именно он изобретал, ни ей, ни мне не было известно. Может, Воркус действительно ищет рецепт «эликсира красоты», над созданием которого бьются вот уже несколько поколений алхимиков? Я в это поверила. Ивьё, судя по мечтам и книгам, которые он писал, в душе был очень романтичным. Как бы сказала мама, излишне.
Под рукописью обнаружился листок другой, более желтой и плохой по качеству бумаги. На ней чужим почерком было накарябано:
«Это никуда не годится. Повесть слишком маленькая и неформатная. Мы такое не выпускаем, покупатели не захотят читать о маленьком уродливом горбуне. Неси то, что писал раньше, подобного нам не надо».
Печать типографии З.Макентерна и размашистая подпись в конце довершали письмо. Пожав плечами, я собрала листы, перевязала бечевкой и пошла искать Воркуса. Такое госпожа ему точно не простит, да и сдала бы я его лишь в крайней случае. Только вот крайний случай как раз настал.
Горбун оказался в лаборатории. Лихорадочно ища что-то в ящике стола, он бормотал под нос бессвязные слова. Я едва удержалась, чтобы не убрать пожелтевший листочек с его головы — видимо, Ивьё ходил в саду, когда я его искала. Сделав самое стервозное выражение лица, на которое способна, я грохнула рукопись на стол.
— Доброе утро, Воркус, — сладко пропела я.
— Доброе, — буркнул он и поднял голову. Тотчас его взгляд упал на стопку бумаги.
Воцарилось молчание. Горбун переводил взгляд с рукописи на меня, с меня на рукопись, пока наконец не сформулировал вопрос:
— И что тебе надо?
— Майла Кверик, — с придыханием сказала я. — Хотелось бы получить от вас автограф! Я в восторге от ваших книг!
— Несмешно, — не оценил шутки Воркус. — Что тебе надо?
— А как думаешь, оценит ли это Арника? О, я думаю, она будет в полном восторге от того, что ты пишешь, — картинно закатила глаза я. — Романы о любви нежити и прекрасных дам! А какая рукопись про нежные отношения уродца и девушки…
— Хватит, — оборвал меня он. — Ничего я не пишу!
— А много ли здесь Ивьё Воркусов?
— Ты могла подделать листок! — начал нервничать горбун.
— Неужели ты думаешь, что госпожа не знает твоего почерка?
— Ну ладно, — зло сказал загнанный в угол Ивьё. — Мерзкая девчонка! Но если об этом узнает госпожа, то клянусь своей печенью, это будет последним, что ты скажешь!
— Ты убьешь меня? — холодно спросила я. — Меня, ученицу госпожи?
Горбун занервничал еще больше.
— Нет. Но жизнь тебе испорчу, — уверенно сказал он.
Я не сомневалась, что так оно и будет.
— Воркус, а ведь мы с тобой соратники, — льстиво сказала я. — Практически друзья. Неужели не договоримся полюбовно?
— Что тебе надо? — в третий раз повторил Ивьё.
— Мой мешок со всем содержимым и моя одежда. Я знаю, они у тебя.
Он посмотрел на меня со смесью удивления и радости, и я поняла, что сильно продешевила. Ничего другого мне все равно не было нужно, разве что спросить рецепт «эликсира красоты» — но, судя по лицу Ивьё, его он создать еще не успел.
— Ладно, — для виду немного помолчав, сказал горбун. — Но с тебя клятва, что не проболтаешься госпоже.
— Только если она сама не догадается, — пожала плечами я.
— Не догадается.
Его уверенность в том, что личность автора не раскроется была настолько железной, что даже я в это поверила. Конечно, если хоть один томик попадет в руки Арнике, то смекливая некромантка быстро сообразит, чьего пера эти романы.
Воркус поплелся к лестнице и пошел к дому. Я покорно шла за ним, прижимая к груди рукопись. Если горбун вздумает напасть, использую ее как щит.
Нападать тот и не думал. Он последовал на первый этаж дома, на кухню. Там слева от входа находилась маленькая дверка, не то во встроенный шкаф, не то в чулан. Верным оказалось последнее. Выудив из кармана кольцо с десятком разных ключей, Ивьё выбрал нужный и вставил в замочную скважину. Скрипнул замок, взору предстало нутро пыльного чулана. Чего здесь только не было: и старые метлы, оставшиеся еще со времен, когда были модны полеты на них, и прокопченные котелки, и видавшие виды мантии с неаккуратными дырками, проеденными молью. Среди гор старого хлама моя сумка смотрелась, как родная. Где только не побывала она с тех пор, когда ее почти новенькой достали из сундука Аритты в Тасшобе.