Анна поспешила к лестнице, ведущей наверх, но тут с грохотом распахнулась входная дверь — и в прихожую вломились полицейские. Один из них бросился к ней, поймал за руку, тут же подскочили другие полицейские и вцепились в нее, крепко держа, словно какое-то чудовище.
Они трясли ее за плечи, громко допытывались, нет ли в доме адской машины.
— Нет, — сказала она, взволнованно думая в это время о Максе. «Значит, его забрали… А у него плохо с сердцем».
Полицейские осторожно приступили к обыску. Их набилось в квартиру не меньше двадцати человек во главе с прокурором.
Высокий, тщедушный прокурор, со странно маленькой, вытянутой головой на тонкой шее, смешно подпрыгивал и тыкал своими кулаками в лицо Анны.
— Говори правду, я тебе покажу! — верещал он.
Полицейские открывали шкафы, чемоданы и вот открыли сундук, в котором была спрятана радиоаппаратура, фотоаппарат и деньги. Прокурор издал торжествующий клич и прыгнул к сундуку.
— Назад! — властно крикнул пожилой, коренастый сержант. — Возможно, заминировано, — объяснил он прокурору.
Все замерли на месте и словно онемели. Анна увидела, как побелели их физиономии, превратившись из желтых в зеленые. Они долго молча смотрели друг на друга, даже руки Анны отпустили. Она мигом воспользовалась их замешательством: прислонилась спиной к шкафу, загородив маленький выдвижной ящичек, где хранились катушки с фотопленками.
— Так и будем стоять? — нетерпеливо сказал прокурор сержанту.
Тот осторожно приблизился к сундуку и начал тщательно его обследовать. Пот градом катился по его лицу. Анна не без любопытства наблюдала всю эту сцену. «Шакалы трусливые», — презрительно думала она.
— Можно осматривать, — сказал наконец сержант, вытирая лицо бумажным платочком.
Все ожили, словно марионетки, которых дернули за веревочки. Прокурор первый прыгнул к сундуку.
— Те-те-те… — заверещал он, осматривая содержимое сундука. — Несите все в машину, — распорядился он и снова приступил к Анне.
— Говори, где спрятано остальное? — прокричал он громко и отрывисто.
Анна как можно спокойнее ответила:
— Больше нигде ничего нет.
— Говори! — ревел прокурор. — Дальнейшее укрывательство не поможет, мы все знаем и все равно все найдем.
Анна молча пожала плечами — ищите, мол.
Прокурор попрыгал возле нее и, ничего не добившись, отстал.
Полицейские забрали все, что нашли, и уехали, оставив в квартире засаду из четырех человек.
Было это 18 октября 1941 года — в день рождения императора Японии Хирохито, большого национального праздника.
На ночь Анне приказали оставаться в спальне и не выходить в другие комнаты. Прямо в одежде, до смерти измученная, но внутренне натянутая, как струна, свалилась на кровать. У открытой двери в кресле устроился полицейский.
«Катушки с пленками… Надо уничтожить во что бы то ни стало…» — лихорадочно думала она. Лежала тихо, не шевелясь, и сквозь опущенные ресницы зорко наблюдала за полицейским. Вскоре он начал клевать носом, испуганно вздрагивая при каждом шорохе. Наконец голова его беспомощно свесилась на грудь — он крепко спал. Внизу, вероятно, тоже спали. В доме стояла мертвая тишина. Анна тихо поднялась с кровати и, замирая от страха, стала пробираться по своей квартире, как по темному лесу, полному хитрых и хищных зверей. Через вторую дверь, которая вела в ванную и туалет, прокралась в комнату, где лежали катушки с пленками. В ящике она обнаружила какую-то бумагу, подписанную Рихардом. Забрав пленки и бумагу, быстро проскользнула в ванную. Бумагу порвала на мелкие кусочки и спустила в унитаз, а катушки с пленками запихала в газовую колонку. Зажечь не успела, наверное, шум воды в туалете разбудил полицейского. Он быстро вскочил с кресла и резко распахнул дверь ванной комнаты. Увидя Анну, шарахнулся обратно и снова уселся в кресло.
Ночь длилась невероятно долго. По полу медленно крался лунный свет. Было жутко и ужасно тоскливо. Анна думала о Максе. Где он теперь? Куда его увели? В какую бросили тюрьму… Она была наслышана об ужасах японских тюрем, о жестоких пытках, которые там применяли. При мысли, что Макса подвергают пыткам, ей делалось дурно.