— А где в ы были вчера вечером, Таня?
— Гуляла.
— Долго?
— Пришла домой к девяти. А вы?
— Что интересно, тоже гулял. Вы шли мимо Мариинки?
— Нет, я шла, как в понедельник. Чтобы подольше.
Юрий Владимирович резко глянул прямо мне в глаза, и у меня бешено заколотилось сердце.
— Вы что, действительно не понимаете, Таня? При чем тут ваша вечная Кучерук? Они собираются обвинить не ее, а вас.
От неожиданности я засмеялась.
— Это отнюдь не смешно, Таня. Определенная логика здесь есть. Любой из нас скажет, что ради счастья подруги вы способны на очень многое. Разумеется, я знаю, что ничто непорядочное в этот список входить не может, но милиция этого не знает. Вы станете первой подозреваемой. А потом, догадавшись, что Вика что-то видела — вы ведь расспрашивали ее, да? — вы убили и ее. Поймите, я знаю, что это не так, но знаю я один. Алиби у вас нет. К тому же именно вы обнаружили тело. И зачем вы туда пошли, Таня, под эту лестницу? Что вас туда понесло?
— Интуиция, видимо. Я Вику искала. Я знала, что с нею плохо.
— Знали?
— Я сон видела, Юрий Владимирович. Будто она бежит к пропасти, а я должна ее остановить. Должна, но не могу. Вы не подумайте, я не суеверная. Но сны ведь отражают наше подсознанье, да? Подсознательно я знала, что втравила ее во что-то ужасное, но по эгоизму заглушала в себе эти мысли. А в подсознании они сидели.
Германн посмотрел на меня с нескрываемым отвращением и осведомился:
— Вы никогда не замечали, что страдаете манией величия? При чем здесь вы? Во что же вы, осмелюсь узнать, Вику втравили?
— Я спросила, не видела ли она, кто брал банку с кофе. Она наверняка видела и решила получить с этого человека денег. Без меня она б до такого не додумалась, это точно. Они договорились встретиться после работы под лестницей, и он ее убил. Убил и бросил прямо там, посереди мусора, мертвую и…
— Перестаньте! — прикрикнул мой собеседник. — Убил, потому что она его шантажировала. К вам это не имеет ни малейшего отношения.
— Как вы не понимаете… — начала я, но он меня прервал.
— Это как в ы не понимаете! Рита — умная женщина, и она совершенно права. Если вы начнете поднимать эти вопросы, в первую очередь вы навредите себе. Почему вы догадались об отравлении? Потому что произвели его сами. Почему вы нашли Вику? Потому что знали, где она лежит. Вы полагаете, кто-нибудь, кроме меня, поверит в вашу интуицию? Даже смешно! А если Рита поставит целью навести на вас подозрения, она найдет еще много всяких несообразностей, которые мы с вами просто не замечаем. Вы когда-нибудь видели камеру предварительного заключения?
— Не поняла…
— Камеру предварительного заключения, — ледяным тоном почти по слогам повторил он. — Вы хоть иногда задумываетесь или не имеете такой привычки? Даже если предположить, что в конечном итоге суд вас оправдает, я хорошо представляю, как вас задержат по подозрению и вы проведете там хотя бы одну ночь. С преступниками.
— С преступницами, — жалобно поправила я. — Там ведь будут женщины, а не мужчины, правда? Это гораздо лучше…
— Господи, — с ненавистью и, как мне показалось, брезгливостью бросил он, — и выживают же на свете такие идиотки! Так вы все-таки намерены радовать ментов своими детскими выдумками?
— Да, — коротко ответила я.
— Учитывая полное отсутствие у вас инстинкта самосохранения, хотелось бы знать, — любезно уточнил Германн, — вы до дому-то сумеете добраться сами или умудритесь попасть по пути под машину? Вероятно, мне следует посадить вас на такси?
— Благодарю, — отвергла помощь я, — но раньше мне удавалось справиться с задачей проезда домой самостоятельно, и я надеюсь благополучно разрешить ее и теперь. Хотя весьма тронута, Юрий Владимирович, вашей добротой. Простите, мне пора.
Я вернулась в сектор. У меня возникло странное чувство. Я словно видела себя со стороны. Вот я иду, сажусь, совершенно спокойная. Как он сказал? «И выживают же на свете такие идиотки?» А я вот удивляюсь, что на свете бывают такие бездушные, как я. Из-за меня погибла Вика, а я сижу, совершенно спокойная, спокойная, спокойная! Мне хоть бы что.
— Таня, — настойчиво повторили у меня под ухом.
Я подняла голову. Это Середа.
— Таня, пора домой.
— Да? Я задумалась.
— Давайте, я вас провожу. Все равно к Лиле идти еще рано, а мне надо с вами поговорить.
— Давайте. Передадите ей привет, хорошо? Я не хочу пока с нею видеться, чтобы не портить ее самочувствие своим дурацким состоянием. Она расстроится, а ей это ни к чему.
— Если вы в нервном состоянии, то разумеется, — кивнул Владимир Владимирович. — Она очень любящая и чуткая, она будет переживать. А я решил, вы, как и я, флегматик и не больно-то реагируете на посторонние события.
— Посторонние?
— Ну, касающиеся посторонних людей. Не близких. Вика — милая девочка, однако совершенно чуждого нам с вами типа. Она бы из-за нас не нервничала, я вас уверяю. Это только Лиля — такое удивительное существо, которое способно страдать из-за горестей совершенно чужого человека. Другой такой просто нет. Мы можем восхищаться ею, но вряд ли поймем, правда?
— Правда.
Середа еще некоторое время попел высокопарные дифирамбы Лильке и вдруг перешел на меня.
— Она вас очень любит, а у нее чутье. Она не полюбила бы плохую. Впрочем, я всегда относился к вам с уважением. Думаю, ваша карьера сложится весьма успешно, Таня.
Я улыбнулась:
— Какая там карьера? Вы смеетесь?
— Я совершенно серьезен. Главное, без потерь пройти нынешний тяжелый для нас всех период. Марченко прав — мы в сложном положении, и перспективы впереди весьма сомнительные. Однако я сейчас не о нас, а о вас. Я не знаю, что вы не поделили с Ритой, только недооценивать ее нельзя. Это очень целеустремленная женщина. Очень. И обычно она добивается всего, чего хочет. Любыми методами. Я подчеркиваю — любыми. Вам следует иметь это в виду.
Я кивнула.
— Хотелось бы мне, — заметила я, — знать о ней что-нибудь помимо того, что я вижу на работе. Вот вы общаетесь с нею уже много лет, может быть, вы мне что-нибудь подскажете?
— Зачем это вам?
— Если вы правы и она решит любым способом поставить меня перед милицией в сложное положение, я должна знать, как защищаться.
— Ну… Рита очень несчастна в личной жизни. Возможно, если б не это, она вела бы себя совсем иначе. Неудовлетворенность семьей гложет ее и толкает на… — он неожиданно смутился и закашлялся, — на…
Я остановилась.
— Владимир Владимирович! Неужели вы и Рита…
Сама не понимаю, как меня вдруг озарило. Вроде бы, мне даже в голову такое не могло прийти!
— Я надеюсь, — Середа поднял на меня полные отчаянья глаза, — наш разговор останется между нами? Я просто хотел вам помочь.
— Я никому ничего не скажу. Особенно Лильке. Я даю вам слово. Расскажите мне, пожалуйста, все, что знаете. Вдруг это действительно мне поможет!
— Это было давно, — поспешил уверить он. — Вас обеих тогда еще в помине у нас не было. Мы встречались на квартире у ее подруги. Так она, по крайней мере, утверждала. Хотя возможно, квартира специально снималась для подобных встреч.
— Рита что… — я с трудом подыскивала слова, — она… не вполне здорова?
— Вы имеете в виду нимфоманию? Не думаю, что это так. Она — крайне темпераментная женщина, крайне, но, полагаю, в пределах нормы. Будь у нее подходящий муж, она вполне могла бы вести себя, как положено порядочной женщине.
— А муж у нее импотент, — вырвалось у меня.
— Вы считаете? Возможно. Она его не обсуждала, но, мне кажется, боится до крайности.
— И почему… почему вы расстались?
— Думаю, я ей надоел. Ей требуется частая смена впечатлений.
— Это, по-моему, и называется нимфоманией, — уточнила я.
— Да? Я не очень-то разбираюсь во всяких ваших женских болезнях. Короче, я поддался ее уловкам, но всерьез нашу связь никогда не воспринимал.
Я почувствовала легкое раздражение. Взрослый мужчина самодовольно сообщает, что поддался уловкам, и вообще повествует о своих похождениях таким языком, словно отчитывается на общем собрании! Однако я взяла себя в руки. Передо мной — будущий муж лучшей подруги, и я должна его любить.