Сервас раздраженно отбросил газету. Самира в черной косухе с молниями и пряжками безостановочно моталась вокруг кровати. Венсан был в тельняшке, джинсах и серой суконной куртке. Внешне оба напоминали кого угодно, только не полицейских. Эсперандье достал телефон, приготовился снимать, и Сервас грозно произнес по слогам:
– Ни-ка-ких фо-то-гра-фий!
Он бросил взгляд на лекарства на тумбочке: два болеутоляющих препарата, один противовоспалительный. «Маленькие пилюли самые опасные», – решил он.
– Даже карточку на память не разрешишь сделать?
– Ммммм…
– Когда выписываетесь, патрон? – спросила Самира.
– Хватит называть меня патроном, это просто смешно.
– Ладно.
– Насчет выписки не знаю… Зависит от анализов и обследований.
– А потом что? Предпишут отдых и восстановление?
– Ответ тот же.
– Вы нужны в бригаде, патрон.
Мартен вздохнул. Помолчал. Потом его лицо просветлело, и он сказал с железной уверенностью в голосе:
– Знаешь что, Самира? Вы прекрасно справитесь без меня.
Затем открыл газету и углубился в чтение.
– Может, и так… Но все равно… патрон… я… схожу за кока-колой… – Она выскочила за дверь, и пятнадцатисантиметровые каблуки зацокали по коридору.
– Она не выносит больницы, – объяснил Венсан извиняющимся тоном. – Как ты себя чувствуешь?
– Нормально.
– Нормально – или на самом деле нормально?
– Я готов действовать.
– То есть готов к работе?
– К чему же еще?
Эсперандье вздохнул и упрямо насупился; вечно непослушная прядь волос упала ему на лоб, придав сходство с лицеистом.
– Прекрати, Мартен, это не шутки. Еще несколько дней назад ты валялся в коме и никак не можешь быть в форме! Да ты из кровати-то не вылез! И перенес операцию на сердце…
Кто-то деликатно постучал в дверь, Сервас повернул голову, и у него перехватило дыхание: на пороге стояла Шарлен, красавица-жена его заместителя. Длинные рыжие, как осенняя листва, волосы падали на белый мех широкого воротника, молочно-белая кожа сияла, зеленые глаза сулили райское блаженство каждому мужчине.
Шарлен склонилась над Сервасом, и он возбудился, как это всегда случалось в ее присутствии.
Он знал, что она знает. Знает, как сильно он ее хочет. И не он один.
Она провела ногтем по щеке Серваса, улыбнулась и сказала:
– Я рада, Мартен.
Только и всего. Я рада. И ведь она абсолютно искренна.
В следующие дни в больнице у Серваса перебывали все члены группы, большинство сотрудников бригады уголовного розыска, отдела по борьбе с наркотиками, полицейского отряда по борьбе с бандитизмом, Главного управления и даже службы экспертно-криминалистического учета. Из чумного он стал чудом исцеленным. Получил пулю в сердце – и выжил. Все тулузские полицейские надеялись, что однажды им тоже выпадет такой вот единственный шанс, и считали посещение коллеги своего рода паломничеством, актом почти религиозного поклонения. Все хотели увидеть вернувшегося с той стороны, прикоснуться к нему, услышать свидетельство из первых уст. Каждый жаждал подцепить частичку его фарта.
Во второй половине дня появился даже директор полиции Стелен.
– Господи, Мартен, с тобой случилось истинное чудо!
– Шестьдесят процентов людей, раненных в сердце, умирают на месте, – успокоил его Сервас. – Но восемьдесят процентов из тех, кого довезли до больницы, выживают. Смертность от огнестрельной раны в четыре раза выше, чем от раны, нанесенной холодным оружием… Чаще всего пули попадают в правый желудочек, левый желудочек, предсердие… Легкое оружие менее точное, пули после попадания имеют тенденцию смещаться; пули с полостью в носике и пули с мягким носом раскрываются при попадании, разрывая ткани жертвы и расширяя пулевой канал. Воздействие крупной дроби зависит от расстояния: с трех метров поражения кучные и более тяжелые, с десяти – веерные.
Стелен изумленно выслушал краткую лекцию и улыбнулся. Мартен, как всегда, досконально изучил тему – а может, пытал докторов, пока те не сознались.