— Я больше не боюсь, — сказал Мальчик-дикарь Дин.
— Может, и зря, — сказал Кассиан.
— Что будем делать? — спросила Капитан.
— Предоставь это мне и Мальчику-дикарю, — сказал Кассиан.
— Пусть только приедут, — сказал Мальчик-дикарь.
К юго-западу от них, но не очень далеко, самолет Гомеса Элеганте спустился с неба, дважды дал «козла» на частной взлетно-посадочной полосе Гомеса Элеганте и остановился в маленьком вонючем облачке жжёной резины. Открылась дверь кабины. В грузовой отсек вошли трое в темных костюмах и темных очках.
— Варгас! — крикнули трое, увидев, что отсек пуст. — Где ты, Варгас?
Нет ответа.
— Обыщите самолет, — сказал один из них, которого звали Эль Лейтенанте.
Двое заглянули в уборную. Заглянули в шкафы. Наконец, заглянули в тюк с деньгами и обнаружили, что денег там почти нет, а вместо них есть спасательные жилеты.
— Ага, — сказал Эль Лейтенанте. — Он украл деньги и спрыгнул вниз.
— Украл деньги, — сказали остальные двое, оба небритые и в полтора метра ростом. — Это плохо.
— Это плохо для Варгаса, — сказал Эль Лейтенанте.
— Хе-хе-хе, — сказали небритые.
— Vamonos, — сказал Эль Лейтенанте.
Они ушли. Карманы их пиджаков оттягивали какие-то тяжелые предметы, которые вполне могли оказаться особо большими разделочными ножами. Это так, к слову.
В четырехстах метрах к северо-востоку, чуть в стороне от взлетно-посадочной полосы, из опаленного зноем кустарника высунулась бритая голова с татуировкой в виде орла на затылке и две в коричневых котелках с белыми накидками от солнца. Головы повернулись в ту сторону, где в мареве шагали трое в темных костюмах.
— Ой, — сказала Маргаритка.
— Что? — спросила Примула.
— Поцарапала коленку.
— Ушибла локоть, — сказала Примула.
— Если вы думаете, что можно выпрыгнуть из только что приземлившегося самолета и чего-нибудь не повредить, — сказал Пит, — вы живете в мире грёз.
— Что ж! — ответила Маргаритка, вставая и отряхиваясь. — Ничего плохого в грёзах нет. А теперь давайте поищем, где бы нам помыться и почиститься.
— И что-нибудь поесть, — сказала Примула.
— Учтите, — сказал няня Пит. — Это плохие люди.
Маргаритка ответила ему доброй улыбкой.
— Пит, я сказала тебе однажды, повторяла тысячу раз и повторяю снова. Хуже нас нет никого.
Пит раскрыл рот.
— И, пожалуйста, без твоих рифмованных глупостей, заранее тебя благодарю, — сказала Маргаритка. — Кажется, я видела в той стороне большой дом.
Они зашагали по взлетной полосе.
Пепе Монструо мирно дремал в западной караулке, вдыхая успокоительный запах масла, которым он смазывал свой разделочный нож. Вокруг него было солнце, море, песок и привычные лица. Словом, самый обычный день, не считая того, что штурмовые собаки вдруг почему-то уснули, а Гомес Маль-Чико не показывался. И слава богу. Пепе Монструо просидел много лет в тюрьме за грабежи и убийства. И даже неделю просидел в школе, откуда был исключен за то, что нарисовал неприличные картины на стене учительского дома, а потом в порыве творческого отчаяния сжег этот дом дотла. Но за всю свою мрачную, буйную жизнь он не встречал никого страшнее, чем Гомес Маль-Чико — так люди звали Гомеса Элеганте младшего. Недавно была слышна стрельба. Вероятно, Гомес Маль-Чико играл со своими ручными кроликами.
— Доброе утро, — произнес чей-то голос.
Пепе Монструо встал. Перед ним стояли два маленьких человека в ситцевых платьях и котелках и один человек побольше, в темном костюме. Пепе Монструо взял свой разделочный нож.
— Убери эту противную вещь, — сказал большой в котелке. — Можешь выколоть кому-нибудь глаз.
Пепе Монструо хотел было сказать, что именно таков его замысел, но почему-то послушался и действительно убрал нож. Чтобы скрыть смущение, он сказал:
— Чего вам надо?
— Мы — две няни и матрос, — сказал большой в котелке. — Потерпели кораблекрушение и нас выбросило на берег. Натурально, мы высушили и отгладили нашу одежду. Теперь нам нужны кров и пища.
— Что такое ньяньи? — спросил Монструо.
— Мы специалисты по уходу за детьми. — Маргаритка заметила, что на обезьяньем лице Монструо промелькнуло странное выражение. Еще она заметила, что земля вокруг усыпана сломанными игрушками. — За трудными детьми, — добавила она. — Что с вами?
Пепе Монструо упал на колени, благодарно воздел глаза к небу и залепетал:
— Si! Si! О, жизнь такая добрая, такая добрая!
— Не поняла?