Мари
Костяшки домино так и щелкают. Одна партия закончилась, началась другая. Щелкают и спицы, широкая горохово-зеленая полоса становится квадратом. Шуршат газеты — их берут, читают, складывают и отбрасывают. Газеты мнутся, на них проливают ликеры, биттеры и абсент.
Старик посылает мне воздушный поцелуй, поднимает стакан, пьет. В ответ я поднимаю свой. Но старик не подходит, так что я заказываю еще. Я делаю длинный глоток, стираю с серого шелка каплю абсента. Каменщик ушел домой.
Антуанетта
В одном кабаке у дверей курит парень, а второй отсылает меня кивком. В другом проститутка расправляет и без того ровно натянутый чулок.
— Ты не видела девушку? — спрашиваю я. — В хорошем шелковом платье, сером, с порванным воротом?
Я вижу людей в шляпах и без, иногда в цилиндрах. Начищенные ботинки и накрахмаленные воротнички. Стоптанные туфли и мятые воротники. И везде дым, домино, газеты, стаканы. И нигде нет Мари.
Мари
Я кладу обе руки на мраморный стол, за которым сидит старик. Кладу, чтобы не упасть. Наклоняюсь к нему и чувствую вонь гнилых зубов.
— Привет, дорогуша.
Он оглядывает меня:
— Шестнадцать есть?
— Конечно, — вру я.
— Не хочу проблем.
— Мари Первая. — Я сажусь рядом, но он не называет своего имени.
Он отпивает битера, потирает ладонью бедро.
— А с твоим платьем что случилось?
— Воротник был очень тугой, душил.
— Еще будешь?
— Спасибо, — я протягиваю свой стакан.
Антуанетта
Я приоткрываю дверь танцевального класса. За спиной мадам Доминик я не вижу Мари, только Шарлотту. Я припоминаю, что по средам она занимается вместе с девочками постарше. Она скользит носком одной ноги по второй, вытягивает эту ногу перед собой. Девлоппе. Такое же высокое, как у всех остальных, хотя у станка она кажется совсем крошкой. Она отводит поднятую ногу в сторону, раскрывает руку, поворачивает голову. Замечает меня и тут же бежит ко мне, обнимает, вышибая воздух из груди, кричит:
— Я знала, что ты придешь!
Мадам Доминик бьет в пол тростью.
— Шарлотта!
— Сегодня, — не обращая на нее внимания, говорит мне малышка. Не отпускает мою руку, делая шаг в сторону. — Сегодня мой дебют. «Дань Заморы», первый акт.
И тут же мрачнеет:
— Я не знаю, где Мари. Найди Мари.
Мадам Доминик поднимает палец, привлекая мое внимание. Просит скрипача замедлить темп, девочкам велит начинать с левой ноги. Выходит со мной в коридор, прикрыв за собой дверь.
— Где твоя сестра?
— Я думала, она здесь.
— Мари пропустила занятие вчера и сегодня тоже не явилась.
— Может быть, придет вечером? Она ведь танцует сегодня?
— Передай ей, чтобы не утруждала себя, — она открывает дверь и бросает через плечо: — У Бланш хватило ума выучить партию.
Мари
— Ты так прямо держишься, — говорит старик.
Я немного расслабляюсь;
— Я балерина.
Но это неправда. Больше нет. Я пропустила занятие у мадам Доминик вчера и сегодня. Даже если сегодня я сумею пройти мимо бдительного взгляда консьержки, а потом и костюмерши. У меня нет ни шанса.
Я смогу держать арабеск, с которого начинается танец рабынь, на четыре медленных счета.
— Непохожа, — говорит он, постукивая по столу желтыми пальцами.
Но я не слышу его. Я радом с Шарлоттой. Я вижу, как она пудрит нос рисовой пудрой, втирает грим в щеки, наносит помаду на губы, трогает подкову на маленьком столике у комнаты консьержки. В кулисах она размазывает по рукам белила, натирает туфли канифолью. «Где же Мари?» — думает она. Выглядывает меня. Может быть, я с другой стороны? Да, в этом все дело. А Антуанетта где? Она на балконе, наклонилась к самым перилам. Только в это и может поверить Шарлотта.
Я вскакиваю со стула. Достаточно быстро, чтобы уклониться от руки старика.
Антуанетта
Мы с Мари сидели в зале для посетителей в Сен-Лазар, разделенные железной решеткой.
— На твоих руках кровь невинного, — сказала я, и эти слова просочились через решетку. Я хотела довести ее до отчаяния и сделала это. Я бросила эти слова ей в лицо.