— Слышала, — неохотно киваю. — Он важная шишка из корпорации «Сэвэн».
— Важные шишки — это про его корешей-партнеров. А Батя тянет на целую скалу, ля! Если рухнет на голову, то даже мокрого места не оставит…
Я смотрю на Гоблина со свежепроклюнувшимся хмурым подозрением.
Блин, неужели Лебеда и тут отметился? Да он самый настоящий паук… Вокруг меня целая паутина странностей уже второй день, а подробности до меня доходят через третьи руки!
— Ладно, а зачем все эти хлопоты тому… крутому перцу, он не объяснил?
— Ага, так он перед нами и отчитался, ля! — скалит прокуренные жёлтые зубы Гоблин. — Старший… ну, теперь уже бывший старший… пробовал бортануть ту предъяву. Упирал на то, что Батя рулит в городе, а пригород — по другим понятиям тема. Так уже через час явились какие-то мутные дяди в погонах и загребли его по старому делу, которое вдруг всплыло, как по заказу! Теперь у нас по району новый решала. Я тебе его требо… — тут он запинается и со скрипом поправляет себя: — …просьбу передаю. Угомони ты того перца, а? Из-за него весь наш поселок на ушах теперь стоит. Каждый в твою сторону чихнуть боится, а ну как ты споткнешься и ногу подвернешь случайно? А отвечать нам, ля…
От необходимости как-то реагировать на эту просьбу меня избавляет автобус. Он натужно и призывно тарахтит при торможении перед остановкой. Так что я ограничиваюсь только прощальным взмахом руки разочарованному Гоблину, который так и не услышал от меня ничего толкового, и протискиваюсь в салон вместе с толпой недовольных утренних пассажиров.
Думала, хоть за прилавком в уже привычной скукоте без покупателей расслаблюсь и спокойно обдумаю слова Гоблина, но не тут-то было.
Вместо обычного тихого утра на точке у Ашота какая-то суета. Несколько мужиков-дуболомов в неказистых черных куртках плотно обступили прилавок и что-то негромко, но агрессивно втолковывают абхазцу. Особенно распинается сутулый дылда — судя по всему, самый авторитетный в этой группе. Сам Ашот стоит с пришибленным видом и без конца потирает морщинистую переносицу. Жест, свидетельствующий о мучительных размышлениях над чужими словами.
Возле соседних торговых точек тоже стоят подозрительно-уголовного вида мужики, но там все спокойно. Только ушлые продавцы за прилавками суетливо набивают что-то в телефонах под пристальными взглядами своих наблюдателей.
Интуиция сразу тревожно шипит и подсказывает, что происходит что-то неладное… но что делать? Не разворачиваться же и бежать непонятно от чего?
Хотя вообще-то догадки у меня есть. Не зря же с этой точки постоянно продавщицы сбегают.
— Доброе утро, — здороваюсь осторожно в сторону крепких спин, загородивших Ашота.
Угрожающий бубнеж сутулого обрывается и все на меня синхронно оборачиваются.
— М-м… утро доброе, Дианэчка, — скованно отзывается абхазец.
— Это, чтоль, девчонка твоя новая? — ухмыляется один из дуболомов. — И как, хорошо работает? Ща шугнем и тоже сбежит, роняя тапки.
Смотрю на него молча и понимаю, что в присутствии таких типов лучше придерживать язык. Они если прицепятся, то проблем больших и маленьких создадут даже не воз и тележку, а целый самосвал. И Гоблин с его дружками на их фоне просто детский сад.
Ашот торопливо говорит мне:
— Иди домой, Дианэчка, выходной у тебя сегодня будет.
Я с сомнением оглядываюсь на выход. Может, и правда лучше уйти…
Но при первом же моем движении сразу два дуболома словно невзначай преграждает мне дорогу своими массивными тушами.
— О как! — хмыкает сутулый. — Думаешь, это поможет удержать работницу? Так мы и завтра придем, пока не сделаешь взнос в наш благотворительный… хе-хе… фонд.
— Ну я же говорил… нет у меня лишних денег! — уныло оправдывается Ашот. — И так последние уже перевел в этом месяце в фонд помощи домам престарелых…
— А мне это параллельно, мужик. Фондом для старикашек заведуют братья Медведские, а мы с ними не дружим… Вечно у тебя проблемы какие-то. Все платят, а ты брыкаешься. И к тому же врешь, как дышишь. Мне уже доложили, что вчера на тебя знатная прибыль свалилась! Делись давай. А то каждый день будем ходить к тебе вместо этой лохматенькой в очках, — и сутулый издевательски кивает на меня.
Страдальческая гримаса на смуглой физиономии абхазца усиливается, и тогда до меня доходит, что до этого момента Ашот очень надеялся оставить весь денежный сюрприз от Боярки себе.