Потом повисла у него на шее, а он не послал, а без лишних разговоров приступил к делу…»
Когда я дохожу до этого места, мое лицо вспыхивает от неловкости. Поспешно пролистываю лишние подробности слишком интимного «дела» и дочитываю заметку:
«…но остаться на ночь в его комнате Андрей не разрешил. Так что я вернулась к себе, поняла, что мы с ним забыли о предохранении и тааак обрадовалась! Теперь осталось только запастись тестами и ждать.»
Сразу перехожу на последнюю пятую закладку, но в ней уже не чувствуется легкомысленного отношения к жизни. Она — последняя во всех смыслах. Потому что после нее в дневнике нет никаких заметок, и написана она гораздо позднее, спустя несколько месяцев. Без восклицательных знаков, смайликов и прочей мишуры, апатично, грустно…
И очень устало.
«21 марта. Сегодня мне неожиданно позвонил Герман и предложил денег за одну девочку из моей двойни. Сказал что она очень ему нужна. Я испугалась… но ответила, что не собираюсь от отказываться от своих детей.
Герман страшный человек, но я не думала, что он еще и псих. Совсем помешался на Батянине!
Теперь, когда я знаю, кем он на самом деле является, мне так сильно хочется вернуться в прошлое и всë исправить! Убежать от него со всех ног без единого слова, а не соглашаться, как глупая дура. Хотя почему «как», дурой я и была, что вообще ввязалась во всë это. К чему я пришла в итоге?
Андрей ненавидит меня.
Его отец не выжил, а мать хоть и пришла в себя, но осталась инвалидом и на окружающих не реагирует. Даже на сына. И самое ужасное, что он узнал о моей причастности к взрыву еще до того, как я выяснила, что залетела. Даже разговаривать не захотел, а номера его я не знаю. Да и охрана теперь у него такая, что не подступиться… Это понятно, он сейчас сильно занят спасением отцовской корпорации от банкротства. Его люди сами всю прислугу рассчитали и выставили на улицу, а дом уже продали.
Но может, это и к лучшему?
Наверное, у меня проснулся материнский инстинкт, или как там это безумное чувство называется, не знаю… С тех пор, как я почувствовала, как толкаются в моем животе сразу две крошечные нежные жизни, меня преследует страх, что Батянин их отберет у меня сразу, как они родятся. Если узнает о своем отцовстве. Ведь он может, у него и деньги, и власть, а я никто. Со мной, убийцей его отца, он жить точно не захочет, а дети — это его родная кровь.
Что еще?.. Маман со мной почти не разговаривает.
Она сначала обрадовалась, когда я сказала, что беременна от Андрея, и хотела отправить письмо на почту корпорации. Но я ее остановила. Призналась в том, что натворила. Так что теперь дневник — это единственная моя тайна от нее. И я наверное больше не буду его вести. Видеть не могу напоминание о своих ошибках… А сжечь рука не поднимается. Засуну куда-нибудь на чердак.
Может, тогда мне станет легче и не так страшно.
Я плохо сплю, всë время нервничаю… Кто знает, чего теперь ждать от Германа. Да еще и токсикоз этот замучал. Скорее бы роды! Мне обещали сделать кесарево. А еще надо придумать моим девочкам имена. Надеюсь, они вырастут не такими глупыми, как их мама.
Ладно… пора с этим покончить.
Прощай, дорогой дневник! Спи спокойно на старом чердаке…»
Вот и всë.
Осторожно, как бомбу замедленного действия, я закрываю розовую обложку. В горле стоит какой-то ужасно горький ком, который никак не получается сглотнуть.
Моя мать к концу дневника заметно повзрослела, но она еще не знала, что ее непутевая жизнь совсем скоро оборвется. Так рано и трагично…
Глаза начинают щипать непрошеные слезы, и я прикрываю веки, не давая себе расклеиться. Вдох, выдох, Диана. Медленный вдох… и медленный выдох. Не надо плакать!
Внезапно сильные уверенные руки притягивают меня в объятия, и я утыкаюсь лицом в чью-то рубашку. Щеку ласкает гладкий шелк галстука, и я быстро вскидываю голову, чтобы посмотреть, кто его хозяин.
— Выше нос, Диана, — мягко говорит Батянин и добавляет успокаивающе: — Это просто жизнь.
Глава 35. Батя дает добро
В объятиях отца… как же непривычно и странно думать о нем так… тепло и спокойно. Уверенный взгляд чëрных глаз Батянина словно физически перекачивает в меня через зрительный контакт свою силу, мощную и безграничную.
Самое странное, что я воспринимаю его рядом так естественно, как будто его присутствие само собой разумеющееся явление. А ведь мне всегда было некомфортно, когда посторонние люди физически нарушали мои личные границы. Даже домочадцы, вроде приемной мамаши и Веньки со Славкой.