- Ты со мной о чём-нибудь говорил, Жека? Сейчас, здесь? - спросил я.
- Последние полчаса ты висел, глядя в никуда, - сообщил Жека.
- Мы опять тебя потеряли! - непринуждённо и радостно добавил замполит Акула.
Зюзель не обращал ни на кого внимания, рассказывая Берсу о съёмках другого клипа "Аукцыон", песня на стихи Велимира Хлебникова "Я конский череп, я на липе..."
- Представляешь, какое скотство! - веселился Зюзель, -
Денег не было, пиротехническая закладка всего одна. Гаркуша бухой, изображает поэта-самоубийцу. Ему в спину закладку и вставляем. На уровне сердца. В револьвере тоже выстрел один. Дубль тоже один. Гаркуша должен с первого раза подойти в зеркало посмотреть на себя и выстрелить в сердце - взрывается закладка, вылетает якобы пуля, он падает мёртвый. Одни дубль, чэ-бэ...
- Короче, он подходит и стреляет себе в голову. Пуля вылетает из сердца. Он падает, - говорю я, - На его месте мог бы быть любой поэт.
Тысячу раз сам рассказывал эту историю - от Зюзеля её слышал второй раз. Что-то замкнулось.
- Это надо видеть, - пожимает плечами Берс.
Мы выпиваем за что-то большое, светлое и глубокое, навроде чувства собственной небесполезности в свете вечности искусства. Андрей Платонов, кажется, считал искусство важнейшей штуковиной - максимальная польза за счёт минимального действия. Искусство выше морали - а мораль вообще придумали узурпаторы, узаконив себя.
- Ну, что, пора прощаться, - строго сказал Контрразведчик и встал на ноги, - Вы и так все здесь на нелегальном положении.
- Почему все? У меня аккредитация. Я вообще герой России, между прочим. Вы очень подозрительны, сэр! - высказался Жека.
Кастет, до этого всю дорогу молчавший и лишь изредка поддакивавший, высказался вопросом:
- А кто вообще здесь на легальном положении?
- Где? - удивился Акула.
- Что значит "на легальном"? - спросил махачкалинский шофёр Алик.
- Вот! - сказал Контрразведчик, - Вы даже слова такого никто не знаете. Не понимаете, что оно означает.
- А ты понимаешь, что ли? - удивился Акула.
Контрразведчик был зараза - он опирался на какие-то непонятные простому человеку сентенции. Стремился куда-то в нечеловеческую теорию заговора. И вообще, по-моему, в голове его была одна лишь каша от пугливого государственного термита.
- Естественно, понимаю... - пожал плечами Контрразведчик, - Давай, вставай. Пошли уже...
Мы засобирались и пошли.
- Слушай, Жека... - незаметно от всех спросил я, - А у вас телефон есть? С мобильника отсюда хер позвонишь, да мы их и не брали, для пущего отрыва от реальности...
- Конечно, есть. Целая спутниковая подстанция. Только она весь день на перегон видео херачит. Так что только ночью. Отпустит тебя этот хмырь из контрразведки?
- Да кто его спрашивать будет... - нервно сказал я.
Я нервничал. Нужно было накуриться. Нужно было срочно позвонить тебе. Я был даже рад, что сейчас этого сделать было нельзя. Наверняка в это время суток ты с детьми на море. Или не с детьми. Или не на море. В горах. С парнями. Какая на хер разница! Если я позвоню, а тебя не будет - я просто ёбнусь, и всё. Надо срочно накуриться. Что меня так тащит? И так тут страшно глупо и некомфортно - если бы не хорошая компания и интересный фактический материал - но надо к тебе! Срочно! Да это, блядь, просто перинатальная матрица, небось, у меня буксует. Не хотел рождаться к новой жизни. Вот и сейчас боюсь. Надо отпустить тебя в своём сердце. Отвернуться. Но как?
- Как, как? Каком сверху! - из размышлений меня выдернуло громкое выражение Акулы. Я не сразу понял, что оно относится не ко мне, а к Контрразведчику. Мы шли к лагерю. У меня абсолютно выпало из головы - как мы уходили из журналистского вагончика, как жали друг другу руки и смотрел ли я напоследок на дохлую крысу. Ночью её, должно быть, не особо увидишь. Хотя там наверняка включают фонарь, или какое другое освещение.
"Наверно, я сошёл с ума и вот-вот умру..." - подумал я, как обычно бывает в таких случаях.
Жить не особо и хотелось. Понятно, что ум не вещь. А что - вещь? Эти трупы скормленных свиньям младенцев с ингушских фотографий? Фотомонтаж? Люди так не поступают? Пошли все на хуй, это не люди. Я знаю, что они всегда умели играть отрезанными головами в футбол - что при ацтеках, что при Калигуле, что при Милошевиче, что при Владимире Красное Солнышко, что при ордена Ленина негре-людоеде Бокассе.
Вокруг висела тишина. Я ничего не слышал. И никого не хотел видеть. Хорошо, что здесь нет метро - я бы в него не пошёл, это уж точно. Хватит, накопались. Всё это обманка. Ни хуя там нет.
Что ценного в нашем видении? Мы как подростки из будущего - не мыслим, а плывём визуальными штампами и расхожими цитатами по пространству повторяющихся человеческих заблуждений, да и сами в них участвуем. Но, к счастью, не всецело. В чём-то да, а как иначе - а в чём-то ни при каких условиях. Война и наркотики - вещи одинаково запрещённые, но непобедимо выходящие изнутри человечества, резвящиеся в нём самом и им самим же периодически забываемые и вновь открываемые, на автомате. Вот и кино так же снимается. И так же извлекается звук познания из ниткуда. Нет, ребята - ЛСД и грибы в Чечне особо не торкают. Реально говорю. По крайней мере - грибы. Но думаю, что и ЛСД. Что сказать вам за Чечню после всего того, что там произошло? Как поведать, дети мои? Постараюсь, как минимум, коротко, будто выстрел. Мир в Чечне - да и на всей планете - должен быть установлен раз и навсегда. Раз и навсегда, на всех уровнях без особого идеализма. Наркотики и война - и то и другое полезно только в очень небольших дозах. Бесполезно что-либо запрещать человеку - накопиться и прорвётся так, что мало не покажется. А вот прививки - дело другое. Для иммунитета. И ещё, конечно, образовательный уровень свой надо, ребята, повышать.