"Наверное, это потому, что кто-то из присутствующих скоро должен умереть..." - пришла ко мне ничем необоснованная дурная мысль.
- Смерть можно чётко предсказать за полгода, не раньше, - услышал я тут же голос Берса, - И попытаться предотвратить не позже, чем за девять дней. Хотя это уже жёсткая концепция. Всё может делаться и моментально.
- Да я удавлю любого... - сказал начфин и начал доставать из кармана пистолет, но руки его не слушались.
- Тихо, тихо, тихо... Ты это что? - спросил его Акула.
- Да я просто показать... - и начфин достал из кармана маленькую красную книжечку, - О! Памятка православного воина. Мы будем расстреливать духов, а вы будете им зачитывать.
- Не кощунствуй, - сказал замполит, - Ты нас всех компрометируешь. Кого ты собрался расстреливать в Моздоке? Я вообще не понимаю, зачем ты каждый раз вылетаешь из Москвы, а на чеченскую землю твоя нога так и не ступала?
- Да?! А ты зачем каждый раз в Москву прилетаешь?! Ты же не москвич?
- Ну, сказанул! У меня в Москве жена. И дети, двое. Мальчик и мальчик. В Подмосковье. Подробней не скажу. Съёл, евробондовская твоя душонка?
- Ты мою душу не трожь! Меня в Чечню не пускают знаешь, почему? Да чтоб я там крутых делов не натворил! У меня в Моздоке, может, друг похоронен?! Может, я там служил? Ещё при Брежневе? Начфином округа?! И в карты казну проиграл, и меня разжаловали в юнкера, будто Мцыри? Вот и жена от меня свалила, сука... - постепенно унимался начфин.
- Витязь в тигровой шкуре ты, а не Мцыри. Да и зачем тебе жена? Ты ж просто-напросто религиозный фанатик?! Хотя ты и антиваххабит, и наш, но всё-таки, по духу, тот же ваххабит! - продолжал подкалывать начфина Акула.
Я их уже не слушал. В моей реальности всплыла настоящая точка. Горячая. Точка как она есть. Всплывала медленно, конкретно, всюду вокруг.
Брюхо нашего самолёта летело как символ этой точки, наблюдаемый мною одновременно изнутри и со всего космоса в обратном направлении. Это и создавало пульсацию сознания, которую можно было бы принять за герметическую пробуксовку в преддверии полного погружения. Окружающие меня люди и лица изображали вечную канитель той самой закваски, о которой так много написал американский алкоголик и наркоман Джек Лондон.
Может быть, кого-нибудь кто-нибудь ещё и убьёт при нас - продолжало думаться мне. Вдруг прямо в кадре? Надеяться на это смысла не было. Гадость какая. Хотя вдруг, наоборот, геройство? Херотень лезла в голову, и больше ничего. Дурацкая водка, и покурить анаши очень хочется - отсюда всегда всё такое...
С этой мыслью я выпил ещё водки и заснул, растянувшись на картонных ящиках, судя по запаху, с дегтярным мылом. Хороший запах, любимый с детства. А может быть, это тянуло от ящиков с патронами и пулемётами? И чего это вдруг у меня там обострилось обоняние - у меня же нос трижды сломан?
Но каждый однажды вздохнёт - и не выдохнет. Каждый самолёт когда-нибудь или не взлетит, или не приземлится, или вообще только по бумагам пройдёт, как это с людьми случается, и не только в дешёвых романах, а и вообще. И что? Изменяя всё, не меняешь ничего - хотя, может быть, это неправда?
Додумать не получилось - я уже крепко спал, автоматически вдыхая и выдыхая, ничего не слыша вокруг. Опустившись куда ниже уровня восприятия личного времени того ещё бойца - навроде меня. Вечно спящего на никому не нужном посту.
4.
Однажды мы с Кащеем испекли в микроволновой печке мухоморы. После их поедания Кащея подло забрали в местную ментовку - впрочем, он и сам хорош. Подошёл к милиционерам у метро и спросил: "Менты, где мой чум, за которым мне можно поссать на снег? Этот снег сожрут олени Санта Клауса и заберут вас в нижние миры, откуда все мы родом!" После чего заржал. Менты, понятное дело, были подбуханные - но не надо было Кащею делать интонацию юбилея имени Пушкина.
Из-за этого происшествия мы с Кащеем смогли поехать на галлюциногенную поляну только через четыре дня - настолько сильно был тогда отпизжен ментами наш главный, ныне покойный, шаман Матросской Тишины. Да он уже, наверное, успел переродиться - по крайней мере, зачат - где-то на соседней с нашим знаменитым на весь мир следственным изолятором улице. Или даже в благополучных странах северных демократий - смотря, как он открутился в развоплощённом состоянии от своего суицидального телесного опыта низших сфер Преображенского района. А может и не переродился ещё, и даже не зачат - кувыркается умом в бестелесности и прётся.
Но тогда мы ехали на поляну, он потом был ещё долго живым. Относительно долго - какое-то время, несколько планетарных витков вокруг Солнца, пару сотен оборотов Луны вокруг всякого пока что землянина.