С каждым веком и годом люди - и китайцы, и почти поголовно прочие - становятся всё глупее и глупей. Меня лично это настораживает, хотя и не особо. Геополитическая биология - царица усеянных костями и залитых красивой кровью полей. Вот примерно такими словами я и шебуршал в детстве и юности свои сотни уродливых одинаковых стихов. Сжёг их все по пьянке в зрелом возрасте, ясное дело. В песочнице во дворе, под жестяным грибком, как бы для детей - скорее всего, сделал это по наущению убитого герычем Кащея.
С ныне покойным Кащеем мы жили в одном дворе. Он был постарше года на три, кажется. Я так неистово, как он, никогда наркотиками не увлекался. А безумец Кащей любил экспериментировать - и первые лет десять ему немыслимо везло во всех химических интервенциях.
- Архип, однажды я всё-таки сварю тебе фри-бейс... - говорил он мне после раскурки в последние годы, когда былое везение уже надолго его покинуло.
- А что это такое? - спрашивал я в десятый раз, из вежливости перед зрелым опытом израненного самопознания.
- Смесь кокса с "белым богатством", по особой технологии, - объяснял мне он, - Но не крэк. Фри-бейса нужна всего одна затяжка из стеклянной трубочки. И если ты стоишь - то падаешь на жопу. А если сидишь - то подлетаешь и ударяешься головой о потолок.
- Спасибо, Кащей... - я всегда был с ним искренним. Мы знали друг друга с начальной школы. Раскурила меня первым одна девушка на Арбате, а вот винтом и героином вмазал первым как раз Кащей. Правда, уже в ту пору, когда я сам для себя стал писателем и решил, что для освоения изготовления особой вселенной желательно на опыте знать всё особенное. Ну, кроме, разве что, убийства, инцеста, гомосексуализма и прочих нечистоплотных тем, без которых в своём творчестве вполне можно обойтись. Но наркотики? Мимо них в моём случае было не пройти. Это ж общечеловеческая трансформация разума, данная в ощущениях, обычно непосредственных.
В общем, с Кащеем в последнее время мы общались редко. За месяц до самоубийства он лежал у нас в "трёшке", в небуйном отделении. "Трёшка" - вообще первая психиатрическая больница города Москвы, начала девятнадцатого века. Ещё Гоголя туда закрывали. Она находится на Матросской Тишине, прямо под стенами знаменитого следственного изолятора, в котором побывали комитет Карабах, гэкачеписты, бежавший чуть ли не с пулями в печени и впоследствии обезглавленный на Кипре Солоник, гордый миллиардер Михаил Ходорковский и многие другие герои масс-медиа. А наш с Кащеем дом находится напротив. Так что до психушки, в которую он незадолго до смерти самостоятельно убежал, неудачно выпив с похмелья голимого "ерша", ему было рукой подать.
"Я просто боялся кого-нибудь убить... Неважно, кого, знакомого или незнакомого..." - объяснял мне после свой поступок Кащей. Тем более что за последние пять лет он уже сдавался в "трёшку", и неоднократно. Но своими деспотичными предками. А вот самостоятельно - впервые.
Меня не было в городе - я две недели дышал семейным счастьем у своей любимой, в доме её мамы и папы, в городе-герое Ялте, на южном побережье Крыма. Летом дети на море - а где же ещё им быть, если есть такая возможность? Море - счастье всех детей. Даже тех, которые его никогда не видели. Все живые организмы - дети моря, как ни крути.
Так, радостно уезжая на Чёрное море, я в последний раз, не зная этого, увиделся с Кащеем, месяц назад вышедшим на свободу из психушки. Он показался мне странным, но я не удивился - он ведь два месяца ничего не пил. Был грустен. Мы раскурились. Он позавидовал белой завистью моей поездке и жизни. Я сказал, чтобы он не очень то завидовал - каждого тащит по-своему.
- В свою сторону! - согласился он, - Вот и я закружился.
- По району? - в голове моей слегка взбулькнуло, как от Пи-Си-Пи, то есть справа боковое зрение на миг зафиксировало мир без форм, а слева сверкающие кристаллические структуры, на тот же миг.
Кащей и вправду как-то странно последнее время на всех действовал - особенно последние два года, когда месяцами не употреблял героин и даже иногда неделями не пил. Подвязывал нервы в тугой узел, пытаясь адаптироваться к тоскливым будням обывателя - а они то шалили, а то и буянили.
То, что Кащей в этой реальности чужой, было ясно по его говору - смеси волхования славянских сказителей и слэнга типа Брайтон-бич. Кавказцев он называл "грэгаши", анашу - "зелёные штаны", одежду - "кишки", с ударением на первом "и". Во время абстиненций я обычно старался Кащея раскурить, потому что он тогда умел рассказывать изумительные байки, быстро и много, причём таким языком, что, если бы ему всё это записать, то старик Дост плакал бы от счастья за грядущие поколения русскоязычных потребителей семиотических ингаляций в сознание. Мы с Кащеем частенько завидовали якобы удачному ложному расстрелу старика Доста, ещё по молодости, глупым царским правительством - это, мол, тебе не грибы с коксом, это настоящее.