Но на этот раз о литературе мы не говорили совсем. Кащей сообщил, что устроился учеником к плотнику, скоро будет зарабатывать и на следующее лето обязательно посетит Крым, эту таинственную планету древних мегалитов, дольменов и тектонических разломов. Вспомнили и шестнадцать племён, до белогвардейцев, канувших в глубину веков и обагривших своей кровью эту старую землю, куда я теперь собирался. Угощать алкоголем я его не стал, но курнули мы что надо. Гидропон голландского сорта "Замбези зэ бэст" - если пушер, конечно, не напиздил, что вполне разумеется, но не страшно.
А когда я приехал из Крыма, Кащея уже схоронили. Даже не знаю - те самые катакомбные попы, с которыми он тусовал последние два года, или какие другие, ближе к официальной патриархии. Мама его когда-то работала в КГБ, он рассказывал, и была и оставалась жёстким человеком. Или это отец там работал, или они оба. Я их никогда не видел - разве что мельком, во дворе, не зная, что это они. Но и это ничего не объясняет. Какого хрена вешаться именно между Первомаем и Днём Победы во второй мировой - видимо, ему действительно снесло крышняка, wish you were here...
И теперь я вспоминаю Кащея, каждый день - и тот "винт", который он сварил специально к моему приезду со штурма Грозного в 1995-м году, и те грибы, которые мы собирали с ним на Карачаровском переезде, когда я упал с дерева и сильно ёбнулся головой. И тот "джин-тоник" в тамбуре, когда некому левому гастарбайтеру в драке откусили половину уха какие-то пьяные вохровцы в комуфляжах. Кащей долго не верил, что грибы на такое способны - продемонстрировать ему за полчаса всю гиблую веселуху жизни существ, всю тщету их жизнедеятельности, и в этой раздолбайской электричке, и за её окнами, и во всех галактиках необозримой молекулы невозможного ощущения всего.
- Творчество, Архип, это всего-навсего вопрос концентрации! - не раз говорил мне Кащей. Это главное, что я запомнил, и неоднократно трындел сам себе и некоторым людям, кому это было надо.
Самому Кащею этого было не надо, как узелка на память о необходимости вечного кайфа. Наоборот, он, считал концентрацию вопросом творчества. С этим мой друг и отчалил, а я после него всё время жил с ощущением, что очень скоро мы встретимся - не то, чтобы я умру, а в тех местах, где отсутствует личное время, но вдоволь неличностных наркотиков, каких не придумать. Косяки-самокуры, шприцы-самоколы, колёса-самоглоты - но никаких ментов-самовязов. И в этих местах мы с Кащеем уже как следует и вдоволь попиздим обо всех экгрегорах, о которых не договорили в этом распрекрасном мудофильском и жестоком компоте миллиардов совместных белковых видений и аминокислотных снов, по праву называемых человеческой, якобы, жизнью.
8.
Итак, часа через полтора после очередного штурма порогов личного одинокого сознания, свой собственный непокорный слуга Архип вдруг обнаружил, что сидит в кабаке Дома журналистов. Куда Берс со мной ехать наотрез отказался - чтобы, понятно, не набухаться раньше времени нашего полёта в неведомое военное состояние ума, для съёмок очередного киношедевра под руководством безумца Зюзеля. Почему и что именно казалось мне в этом предприятии особенно безумным, размышлять не хотелось - наверное, всё.
Здесь я должен был встретиться с принцем Гарри, дабы вместе с ним прокатиться по злачнякам, вырубая всё необходимое для организма в дальних странствиях и вообще. Я ведь опять собираюсь в Чечню - хотя это пока ещё и не всем из живущих ныне известно. В том числе принцу Гарри - он будет удивлён такому редкому поводу нажраться и погрузиться в наркотический угар с тем, кто чаще всего и без всякого повода и так всегда к этому готов. Почти всегда - потому что возраст берёт своё. Но тут такой повод. Свобода! Ибо неизвестно, как там и что, в будущем. А в Москве, летом, на отдыхе, лёгкие наркотики и выпивка - всё и так получается само собою.
Принц Гарри подвисал в офисе какой-то мебельной корпорации неподалёку - и был готов разделить со мной любой бодряк. Очень скоро он вошёл в бар бодрым шагом в образах героя вестерна, астронавта и виндсёрфера одномоментно.