9.
Утро в Моздоке начиналось быстро. Я практически не спал - или просто забыл на время, что это такое. Опять сны, сны - и никакого сна. Как будто искал всю ночь какую-то параноидальную грибную заначку, чтобы справиться с накатившей шизофренией. Как будто я всю ночь не смыкал обоих век. Вернее, не отпускал мозга - глаза то были закрыты, я ж не маньяк. Возможно, я опять не выполнял каких-то невнятных общих правил, снова был откуда-то глобально уволен уже самой своей психосоматикой, как у Кафки - но чувствовал себя бодро, и дышал легко, как партизан после удачной собственной засады, оставшейся позади.
Зюзель и Берс проснулись в своё время, сообщив друг другу про избыточные чувства покоя и отдыха, приобретаемые здесь. Градус их сентиментальности явно повысился - хотя Зюзель и не подавал виду. Вот оно, боевое братство. Вот как императорские элитные самураи влюблялись друг в друга, прости меня японский городовой. Впрочем, это смешно, поскольку мои попутчики есть изрядно побитые жизнью субъекты - просто ирония моя здесь являла себя мне беспредельно. Видимо, воздух Моздока был как следует насыщен кислородом.
У Зюзеля чуток болела башка - небось, от не шибко качественных здешних сивушных масел - и он предложил всем какой-то шипучий растворяемый препарат на базе аспирина. Все отказались, и он выпил это простое лекарство в одиночестве. Потом все почистили зубы, умылись, собрались и двинулись на завтрак.
Завтракали мы вместе с полутора сотнями военных лётчиков и их земных помощников. На завтрак были манная каша, варёные яйца и компот, а также хлеб с маслом.
Из разговоров за соседним столом я тут же почерпнул, что израильская военная авиация давно летает под управлением искусственного интеллекта, представляющего из себя процессор, стратегической частью которого является желе, изготовленное из специально обработанных дохлых пиявок. Наверняка из Мёртвого моря, если они там водятся.
Объяснение этому факту было простое - в будущей войне, когда жёсткое излучение ядерных взрывов выведет из строя электронные микросхемы враждующих сторон, израильские пиявки, не реагирующие ни на какое излучение, позволят своим хозяевам добиться подавляющего преимущества. По крайней мере, на небесном театре военных действий.
Согласны с этим были не все, и наша съёмочная группа с интересом прослушала этот удивительнейший профессиональный диспут моздокских лётчиков о будущем войны в третьем тысячелетии.
- Можно забубенить документальный фильм о лётчиках, - сказал я Зюзелю, когда мы в сопровождении специального солдата направлялись к лётному полю с вертолётами.
- Угу. Пиявки взлетают клиньями... - у него было как будто неважное настроение.
Я помогал Берсу тащить сумки с аппаратурой, Зюзель срывал и посасывал какие-то степные кавказские травинки, углубляя, видать, концепцию своей "Внутренней Ичкерии". Проводник в каске пару раз стрельнул у нас сигарет, но общаться не хотел, да мы и не настаивали. На середине лётного поля нас догнал знакомый полковник на военном грузовике. Он обозвал нашего провожатого придурком, погрузил нас к себе в грузовик, и через минуту мы уже лицезрели предназначенную нам небесами и русским воинством винтокрылую машину.
Ми-8, кажется. Вполне большой - по крайней мере, нас и других пассажиров, в основном офицеров, вроде полковника, в него влезла добрая дюжина. Хотя, конечно, не сто человек. А где-то ведь есть вертолёты, в которые и танк может поместиться. Но наш скорее напоминал троллейбус старых советских времён, округлый, с хвостом и пропеллером.
Мы загрузились, дверцу закрыли, заработал мощный вертолётный мотор.
- Поехали! - сказал Берс.
Раза четыре нас бросило вправо и влево, а потом неким образом сфокусировало и куда-то резво понесло. Круговерть винта через иллюминатор смотрелась эфимерным энергополем, испытания с которым ещё только планирует начать нашенское министерство обороны