- Вон там Грозный, - сказал я Берсу, показывая туда, - Я там не был десять лет. Может, побываю и на этот раз тоже.
- Там видно будет... - согласился Берс.
И мы раскурились.
- Когда ты узнал, что ты буддист? - спросил я Берса.
- Я? - удивился вопросу Берс, - Буддизма вообще-то не существует, одна пустая концепция. А так... Ну... Мне мать рассказывала, как я в два года ползал по полу, а по телевизору, чёрно-белому ещё, показывали Сенкевича. И когда там запели какие-то буддийские монахи - японцы или корейцы, мать не помнит, а сейчас уже вообще умерла - я подполз к телевизору, сел в позу лотоса и засмеялся, показывая на них пальцем. Мать всегда мне об этом рассказывала. Простая советская женщина. И чего это она обратила внимание, запомнила и мне рассказала? Тоже странно.
- А у меня мама простой советский инженер, тоже эзотерикой всякой увлекалась, - сказал я, - Гороскопы, Блаватская с Рерихом... Но это при коммунистах. А при Горбачёве как заделалась христианкой, на тысячелетие крещения Руси, так и всё. Обрызгивает меня с похмелья святой водой. Носит фотографию разным целительницам, от алкоголизма лечит. У меня, она считает, родовая травма. Врачи при родах мне щипцы накладывали, а после эпилепсию спрогнозировали... Ну её и заколбасило с детства меня лечить - пришлось в восемнадцать срочно становиться панком, жрать колёса и ложиться в психушку, чтобы самоидентифицироваться.
- Вот так ты и самовылечился, и на войну спокойно ездишь, по делу. Молодец. Тебя тут не контузило? - спросил Берс.
- Один раз. Во время штурма Грозного, в январе 95-го. Нажрались мы водки и давай за деньги брать у чеченов оружие и стрелять. Ночью дело было. Я из гранатомёта в Луну прицелился и выстрелил. А выстрел этот мне купил один грузин, представитель иностранной телекомпании... Ну, упал я с отдачи на землю центрального рынка, за дудаевским дворцом, бывшим республиканским комитетом компартии, который потом с землёй сравняли. И получил сотрясение мозга. Правда, лёгкое. К врачам я не обращался. А в Кащенке через четыре года энцефалограмма показала микротрещину...
- Может, это родовая трамва была?
- Возможно. Да я вообще, знаешь, сколько раз в детстве с велосипеда падал? И друг мне один ещё кирпичом по голове засвистел. И одна девочка в детском саду, пластмассовой лопаткой как даст, так даже зашивали на операционном столе. "Кем ты хочешь быть, мальчик?" "Хоккеистом. Или партизаном..." Я прекрасно помню этот момент самоидентификации в окружении людей в белых халатах. "Паровоз"?
- Не откажусь...
Я пустил Берсу "паровоз".
- Правильно я врубился, что нашему уму нельзя нанести никакого вреда? - спросил я.
- Шишками-убийцами? - уточнил Берс.
- Нет, вообще. Всем чем угодно.
- Конечно, нельзя. Ум и есть возможность всего что угодно. Какой вред, о чём мы говорим? Всё и есть ум, всё - и нет его, всё и то и другое вместе. Говорить об уме словами всё равно, что рисовать на воде - каждое слово на своём месте, но каждое растворяется, давая дорогу следующему. Нет никакого ума. Нет никаких проблем.
Тут я добил ядрёную ганджубасовскую "пятку", затоптал её в глину вала, и меня накрыло - сосуды в голове резко сжались, эндорфины прыснули в рассыпную, команда "кайф" ушла вглубь центральной нервной системы.
- Вот это пиздец. Охуеть! - сказал я, и блаженно расплылся во внутренней и внешней улыбке пространства и радости.
- Эй вы, наркоманы проклятые!!! - раздался сзади, от входа в нашу палатку, крик Зюзеля, - Интервью с командиром, быстро! А то потом у него времени не будет, уже никогда! Он так сказал, придурки! Вполне такой героический дядька. Отец солдатам!
Мы подошли, Берс взял свою долю аппаратуры, я ему в этом помог, Зюзель опять сорвал несколько травинок и энергично их пожевал.
Акула вёл нас к командирскому вагончику, постоянно приветственно махая руками разным хорошим знакомым по отряду.
- Доктор заходил за зарплатой, - сказал я ему.
- Да он её давно в карты проиграл! В покер. Не садись в покер с поручиком Блаватским, сто раз ему говорили... - усмехнулся замполит, - Хороший у нас Доктор. Знаешь, каков он в бою? Эх, не дай бог, конечно... Ну, пришли. Сюда. Платон Петрович ждёт. У него как раз время для тактических занятий...
Перед вагончиком командира была беседка со столом, накрытым скатертью. Вокруг стола на скамьях мы, по предложению замполита, и расселись. Вернее, это я расселся, а Зюзель стал командовать Берсом насчёт установки штативов. Зюзель сразу определил, что солнце будет светить в лицо командиру и, соответственно, командир будет сидеть на ступеньках своего вагончика.