- Солнце уйдёт, пока все будут шариться! - выругался Зюзель.
Иными словами, всем пора было уже придти в себя и начать работать.
Это уже они снова установили свои треножники и камеры, а я расселся за столиком в командирской беседке - рядом с двухметровым офицером с добрым лицом приколиста панславянского типа. Я сразу идентифицировал его, как поручика Блаватского - и не ошибся. Перед ним стояла тарелочка с варёными яйцами и миска с редиской, огурцами, помидорами, зелёным луком и листьями салата.
- Здрав будите, други! - поприветствовал нас Блаватский, подняв правую руку в индейском жесте приветствия, - Угощайтесь, витамины. Взрослым и детям.
Мы пожали друг другу руки. Я угостился редиской, Зюзель огурцом, Берс тоже взял себе каких-то даров природы. Из командирского домика вышел замполит.
- Командир решил автомат не брать, - сказал Акула, - Считает, что это нелогично. Мы на территории военной базы. Нам ничто не угрожает.
- Без разницы... - махнул рукой Зюзель.
- Интервью снимаете? - спросил Блаватский, - Имейте в виду, Платоныч у нас непробиваемый позитивист-формалист. Так что спрашивайте его прямо в лоб.
- Предупреждаю, с ним разговаривать бесполезно, - сказал Акула, кивая на Блаватского, - Сатану переспорит и обратно в ад отправит.
- Сатана есть сомнение духа в себе самом, - сказал Блаватский, с хрустом откусывая огурец.
- Как будто ты сам в том году в Москве не прописался... - слегка обиженно сказал Акула, - А сатаны никакого нет. Ты сам мне это доказал. Забыл?
- Это у бойца спецназа нет сомнения духа в себе самом! - засмеялся Блаватский, - А у духа есть сомнения бойца спецназа в себе самом. Так и воюем. И кто из нас после этого сатана?
- Слушайте, - спросил я, вспомнив психологию Старика Хэма, - А вы тут не становитесь случайно каждый тем, чем он больше всего не хочет быть?
Задуматься над моими словами Акула и Блаватский не успели, потому что из домика вышел командир. В руках он держал автомат. Этого никто не ожидал.
Зюзель посадил командира на ту же ступеньку, что и в прошлый раз. Потом установил на него микрофон-петличку, и интервью началось.
Честно говоря, на второй минуте разговора я перестал отслеживать нити смыслов. Просто растворился в простых и честных рассуждениях командира. Из рассуждений я понял, что предмет их туманен, неясен, и настолько скрыт, что сами языковые структуры противятся дешифровке сих военных тайн.
Когда основан отряд, какие задачи выполнял, какие задачи выполняет, скольких представили к награде, из них посмертно, что запомнилось, что за характеристики превалируют в выучке бойца спецназа, как проходит его психологическая подготовка - и ни слова про деньги, бытовуху, социалку, военную чернуху, пленных, пытки, триппер, санитарку тётю Аду "три креста", коррупцию и пьянку с наркоманией. Ждать от него откровений в стиле окопной правды такому волку как я было бы недальновидно - в его голове и стиле самовыражения наличествовали специальные фильтры, как древние, так и новейшие. По этой части он был окопавшийся дока.
По линии "Внутренней Ичкерии" мне желательно было допросить этого формалиста Платоныча на тему снов и всяких бессознательных проявлений той внутренней неиссякаемой гиперответственности, благодаря умению справляться с которой он и занимал свой высокий пост центуриона, отвечая за некий животрепещущий паззл судеб человеческих, смысл существования коего паззла был как бы окутан плотной эзотерической дымовой завесой. Я сразу понял, почему правую руку командира называют поручиком Блаватским - это была оборотная сторона медали. Не запутаешься - хотя очень бы хотелось, тем более на войне. А уже не запутаешься - минус на минус.
- Вы можете себе представить, что приехали в Ичкерию как турист, вместе со своими внуками, чтобы на предоставленной специальной фирмой точной копией военного джипа наших сегодняшних времён посетить диараму Шали, сохранившиеся руины и зинданы времён боёв за Ведено и, само собой, город Грозный, с самым высоким в мире монументом людям всех национальностей, погибшим за... что? - задал я последний лобовой формалистский вопрос.