Здесь, в Чечне, моё исчезновение заметил через какое-то время поднявшийся из сна и вышедший на воздух по малой нужде замполит Акула. Проявив недюжинную бдительность, замполит растолкал кучу спящих салабонов, которые обшарили с фонарями весь лагерь - в поисках вашего покорного слуги.
В палатку, где я спал, они вообще не заглянули. В ней отдыхали герой-каратист Гоги и другие боевые офицеры, вернувшиеся минувшим днём с боевого задания. Их отдых потревожен не был. Не найдя меня, Акула объявил всем, что никуда деться я не мог, просто где-то заблудился и сплю на свежем воздухе - после чего объявил отбой. Кто-то предложил запустить ракетницу, а то и две, разных цветов - но Акула, ссылаясь на нелегальное положение нашей съёмочной группы в расположении отряда, категорически запретил сей гуманистический акт.
Зюзель рассказывал, как замполит его разбудил и расспрашивал, что могло со мной приключиться, куда я исчез. Громко грохотали САУ. Зюзель, насколько он помнил, объяснил ему, что я лунатик и поэт, так что искать меня в такое время бессмысленно.
- А если он в солдатский сортир провалился? Там три метра глубина, бульдозером рыли...
- Архип не утонет, это не его... - заверил Зюзель и снова захрапел.
Твёрдая убеждённость Зюзеля в моих способностях импонировала вне любых жёстких концепций.
Проснулся я рано, из-за сушняка. Сразу понял, что нахожусь в чужой палатке - все вокруг отсыпались, как сурки, и моего присутствия вообще не заметили. Хотел выпить то ли "Кармадона", то ли "Нарзана", из пластиковой бутылки на столе - но вовремя понюхал запах жидкости и не стал. Здесь тоже вчера спорили о вечном, но до дна не доспорили.
Я вышел. Неподалёку два бойца развешивали сушиться на верёвке десятки одинаковых чёрных носков, или носок. Им под ноги бросалась сука Виолетта, тут же получала лёгкого пинка и падала на спину, притворяясь контуженной. На редкость артистичное животное. Жаль, что хряк не такой - хотя, если его выпустить и дать вволю насладиться человеческим обществом... Разве он не простит людям все свои обиды? Свиньи не злопамятны. Даже дикие, про домашних информации у меня нет. Особенно дикие - сами не убивают, жрут себе корешки, но хищных тигра с волком, и даже пули в лоб ни за что не испугаются - и победят защищая потомство и любимые целебные грязи.
Когда я подходил к нашей палатке, из неё вылез замполит Акула и уставился на меня таким мутным взглядом, что я сразу понял - зачистка отменяется.
- А Зюзель сказал, ты в туалет солдатский провалился... Бульдозер, говорит, надо подогнать, три метра там... Ладно, отдыхай, я на совещание... - индифферентно сообщил он мне и побрёл, как бы для поднятия тонуса сшибая ногами одуванчики, в сторону штабной палатки. Благо, она была соседняя, и плыть пьяному сонному Акуле пришлось недалеко.
Я вошёл в палатку. Все спали. Я отыскал под кроватью свою сумку, нашёл в ней анашу. Не смешивая её с табаком, дабы не терять время, задул анашу в папиросину, коих с собою было ещё полпачки. И быстро пошёл обратно на улицу, снимать с себя похмелье как можно скорее.
После третьей затяжки ноги мои перестали меня держать, я упал жопой на бруствер, и, продолжая не спеша курить, погрузился в воспоминания.
Я вспоминал чеченский танец зикр - на новый 95-й год, в обороняющемся от федеральных войск России чеченском городе Грозном. На головах у противотанковых смертников были зелёные повязки с надписями арабской вязью, на груди тульские автоматы, в руках кубачинские кинжалы, а за спинами гранатомёты типа "Муха". Они прыгали по кругу - против часовой стрелки - и притопывали ногами, что-то выкрикивая по-своему. Зикр - так называется этот народный танец вайнахов, сохранившийся неизменным ещё с до шариата и даже с до адата, с тех диких языческих времён воинственной Ичкерии. Почему диких? Массовое сознание всегда современно - если его впирает на уничтожение.
- Мы не арабы! - закричал им пьяный стрингер по кличке Кокс, но я вовремя утащил его с площади. В руках у Кокса была початая бутылка коньяка "Камю", купленная в неразбомбленном ещё коммерческом подвальчике неподалёку.
Мы бухали на этом пятачке перед дудаевским дворцом дней пять, затариваясь то на рынке, то во всяких кабачках, обслуживающих сотни иностранных журналистов. Отечественные журналисты в основном затаривались на рынке - кроме некоторых телевизионщиков, подрабатывающих всё на тех же иностранцев. Вольные стрингеры практически не бухали, только понемногу по ночам, когда нельзя было ничего толком сфотографировать или снять на видео, и перегнать за бугор, за бешеные бабки буржуинов.