- Какая сука крысу замочила? - спрашивал я Жеку.
- Та же сука, что пыталась позапрошлой ночью меня задушить! - смеялся Жека, - Если бы не комендант наш Егорыч... туго бы мне пришлось. Навалился из темноты. Пособник Басаева, наймит чеченский... То есть это он на меня так наехал. Белка у него, что ли, началась?
- А... - сказал Контрразведчик, - Это ты про Колю... Его уже перевели.
- Да ну? Вот спасибо огромное! А много у вас ещё таких психов? Ну, при пресс-службе штаба ошивается?
- Хватает... Стресс...
- Я давно просил командование раздавать нашим самым верным людям витамины для мозга
- Рекомендую "Болюсы Хуато"... - сказал я.
Так все дружно и продолжали бухать. Коньяк на старые спиртовые дрожжи лёг галлюциногенным методом. Я вырубился, - не помню, сколько точно проспал. Когда проснулся, уже смеркалось. Красное солнце на четыре пятых скрылось за горами, окрашивая перистые облака в цвета крови с молоком. Что-то вроде этого.
- Убьют их всех. Или в заложники возьмут. Нельзя им с чеченским шофёрам ездить, сдадут... - сказал нам Контрразведчик на обратной дороге к лагерю.
- Так это ж не чеченский шофёр, Петя, - объяснял я ему, - Это аварский парень, с Махачкалы. Кто из нас вообще контрразведчик?
- Какая на хер разница? - удивлялся и замполит Акула моей разборчивости в северокавказских этносах.
Я был разбит, я был в депрессии. Хотелось до одури накуриться и завалиться спать. От конины болела голова. И ещё эти опёздолы, Берс и Зюзель, такие довольные, пьяные, расслабленные, молчат и молчат. Хорошо им. Они художники изображения. А у меня на всё одни только буквы да слова! И ещё эти опёздолы - Акула с Контрразведчиком. Чего вообще несут? Сами то понимают? Да я книжек о Чечне прочёл в сумме больше, чем всё ваше дутое руководство, пацаны вы в краповых беретах. И про тайники мюридизма, и про шейхов, и про тейпы, и про адат, и про газават. Только всё равно вы воюете каждый сам с собой. С собственным отражением. И Внутренняя Ичкерия плачет женской сутью глупой и жадной страны нашей России, и жестокий оскал кремлёвского безумного и властного насилия в крупных масштабах вырывается из необъятных просторов общинной и материнской народной всероссийской ментальности, рубающей детей мечом в горделивых мужских руках. Блядь, мутант-гибрид - мочи, а то убежит. Мы дети твои, Чечня. Кто-то мне сказал, что на концерт в День Независимости приедет выступать Надежда Бабкина и опять будет петь про то, как её сгубила русская водка. А что ещё ей петь? Я бы на вскидку предложил Боба Марли, "Ноу вумен, ноу край" и "Ай шат зе шериф", тем более что сама Бабкина явно выглядит как депутат государственной думы. Которого как раз и не стал, пока, убивать герой всемирно известной песни гениального борца за свободу Джамайки и её окрестностей. Что бы сказали все чечены, если конгресс США предложил им всем переехать и поселиться на Ямайке, переименованной в Нохчойку? Главное - что сказали бы на это ингуши, вот вопрос вопросович. Коренных жителей Джамайки с распростёртыми объятьями примет лишённая Фиделя и его камарильи столица Вест-Индии, благословлённая русскими боеголовками Куба. Нет, явно на концерте мне будет очень не хватать "Джа Дивижн" и лично Геры Моралеса. Ведь и в правду всех уже заебал бородатый Фидель - он повесил солнце, а оно не катит. Куба, Куба, Куба-на - легалайз мариуана...
Но никто, кроме меня в Чечне, ни о чём таком попсовом даже и не думал. Что думали Зюзель и Берс - навсегда останется тайной за семью печатями. Может быть, все мы, и они, и я, переосмысливали сами основы своего существования. Может быть, нет. Напиваться больше не хотелось - хотелось выпить грамм сто алкоголя в одиночестве духа, накуриться как следует в таких случаях и завалиться спать часов на шесть. Больше тут спать мне было не по силам - нервы в таком состоянии, что спать им западло. Им бы оторваться и расколбаситься через все параллели и меридианы - если бы не усталость тела и не величественный гигантизм планеты, на которой эти нервы зародились от электричества, что ли, которое в молнии, вроде бы, хуй его знает, молниеносно...
Помню, в ту войну мы вообще не спали - выпивали по бутылке водки, каждые два часа, на троих с фотографом Коксом и ингушским шофёром Тимуром, и колесили на "Жигулях" в треугольнике Грозный-Шали-Гудермес, стараясь держаться просёлочных дорог, фотографируя и наблюдая, в подавляющем большинстве своём, одну только смерть и множественные разрушения. Когда в небе появлялся военный, понятно, вертолёт - мы сразу заезжали в лесок, отбегали от машины подальше и выпивали водку уже там. Мы слышали много историй о том, как вертолётчики на спор соревнуются в точности попаданий по едущим машинам. В машине ведь сначала не видно кто едет - а потом уже не понять, после попадания. В результате этих правил игры водки мы на троих в день выпивали иной раз по ящику. Но ингушская водка - это всего тридцать градусов, и если есть много жирной баранины, то цирроза можно не бояться. Тем более что печень на войне в тонусе - молекулы страха ей что наркотик. Голова, жалко, быстро разрушается - но к счастью мы, писатели, на войне предпочитаем не задерживаться. Отметился - и в тыл, строчить отчёты.