Выбрать главу

И вот сейчас, на раскалённой броне - да только здесь ли я? не вопрос! - непонятно с чего вдруг всплыл образ Сарбаста, сорокапятилетнего мощного низкорослого курда, со Швеции - напоминавшего гнома Гимли из блокбастера "Властелин колец" - которому я во ВГИКе писал киносценарий для полного метра. Сарбаст был бывший "пешмерга" - курдский партизан, воевавший с турками за независимость своего огнепоклоннического народа. Хотя "пешмерга", понятно, бывшей не бывает. Перед нашенской государственной думой он самосжигаться насмерть не хотел - как те два паренька, из-за ареста своего усатого вождя Оджалана. Куда больше Сарбаста прельщала мысль объездить весь свет с великим фильмом о тяжёлой судьбе курдского народа. А шведское правительство дало ему убежище и выделило грант, чтобы он перестал бегать по турецким горам с автоматом, а поехал в Москву, город-герой, учиться языку киноповествования. Язык этот он быстро освоил - не фугас всё-таки на дороге закладывать. За сценарий мне заплатил мало, всё прибеднялся - но чувство юмора у него было цельным, как у любого, кто воевал за хоть мало-мальски правое дело. Редко кто пойдёт воевать без высших мотивировок, если только не полный маньяк. Впрочем, если коридор реальности сужен до гибельного предела - за высокую мотивировку можно принять любую чушь. Чтобы хорошо воевать - нужно уметь любую чушь превращать в высокую мотивировку и хуячить. То есть просто убивать или ещё и умирать. Воевать из любви к процессу умирания - как внутри, так и вовне. Сарбаст очень смеялся, когда я объяснял ему, как пройти ночью к метро - минуя местных хулиганов.

- Ну, очень хорошо! - было его любимым русским словосочетанием, - Архип, я помню, как мы шли к тебе. Я всё помню, нэ беспокойся

- Сколько человек ты убил, Сарбаст? - спрашивал я.

- Никого! - смеялся он в ответ, - Ну, очень хорошо!

- А! Тогда бы тебя в Швецию бы не взяли? У тебя есть Хельсинский синдром? Или он Стокгольмский?

- Нет! Ну, очень хорошо! Спасибо, Архип!

И Сарбаст уходил в ночь, как и положено настоящему "пешмерге". Сценарий у нас получился очень хорошим - его одобрил даже бывший редактор Андрея Тарковского по имени Нехорошев Леонид. Очень хороший редактор.

Вдруг я увидел, что никакого солнца и никакой брони не существует - а я сижу не на броне бэтэра, окружённый бойцами спецназа, и не еду по городу Грозный, как мне казалось последние как минимум полчаса, а то и час - а сижу я на бруствере, ночью, с Берсом, под чем-то, не помню под чем, возможно, под ЛСД, и наблюдаю луну и звёзды. И горы. Мы при этом оба молчим. Но ведь только что лязгал гусеницами железный бэтэр? Я даже отбил себе всю жопу, до сих пор болит? Ну, да ладно, разберёмся.

Вспоминалось не переставая. Приёмку сценария в качестве основы дипломной киноработы мы с Сарбастом обмывали всё в том же Доме журналистов. Обмывали негромко, так, перцовкой с томатным соком, обсуждая ближневосточные авантюры америкосов и внутреннюю политику России, так, негромко обмывали. За соседним столиком о том же самом спорили и соглашались известный журналюга Валерий Джеймсович - сыгравший роль старого диктатора в клипе Зюзеля для ди-джея Ганса - и литератор Александр Кабаков. Про последнего рассказывали, как он ломанулся в Чечню в 1995-м - но ещё в Ингушетии был контужен крышкой люка и в зону боевых действий не попал. Помню, иду по коридору политического еженедельника - а мимо сам Кабаков, "Невозвращенец". "Неизвращенец" - называли мы его по доброму, по пьянке. Очень уважаемый человек и писатель. В октябре 93-го он ходил по бару в подтяжках и предрекал неминуемый штурм, к которому готовился - сообщили, что штурмуют "Московский комсомолец", вот он и напрягся, как оказалось зря. Но он верил - наша газета важна для страны, и он лично то же. Конечно, важен - каждый важен, кто пишет отчёты. Да и кто не пишет - то же самое. Да и не только для страны - для мироздания в целом. Хотя это всё газетные штампы, а не мысли. А что такое мысль - откуда приходит, куда исчезает? Как змея.

Мне показалось, я слышу, что говорит Кабаков на самом деле - за всеми этими привычными словами про пиздец демократии - он говорит об искусстве литературы как обучении управленческому аппарату на границе между эмоциями и разумом. Как они друг в друга трансформируются, переходят, соответствуют. Как идёт разработка сбруи для коня ума. И что молодец Невзоров, что жалеет лошадей, экологически мыслить призывает в их эксплуатации, чтобы без крови и насилия, на чистом договоре. И что...