— А ты, толстяк, — добавил капитан, — пил бы поменьше, а то уж и на ногах не стоишь.
Зеваки начали расходиться, глумливо посмеиваясь, а ошеломленный мясник молча поплелся домой. Время от времени он оглядывался и со страхом смотрел на Алею.
Площадь вскоре опустела. Алеа окончательно пришла в себя и отправилась в харчевню «Гусь и Жаровня», чувствуя спиной взгляд капитана Фарио.
Восемь долгих недель Имала выкармливала в логовище своих волчат. Много раз она оставляла их и в одиночку отправлялась на охоту, чтобы добыть пропитание. Ее дети были ровесниками малышей Аэны, но росли они хуже, были тощими и хилыми. Имала недоедала, силы ее были на исходе. У нее почти не осталось молока, она так исхудала, что кости выступали наружу, шкура облезала.
Когда она перестала подпускать волчат к соскам и впервые оставила их одних на целую ночь, они были еще совсем слабыми и неуклюжими. На следующий день она вернулась, убив косулю, и ей пришлось защищать свою добычу от стаи. Затащив тушу в логово, она принялась жадно поглощать мясо и целую неделю кормила свой выводок, отрыгивая съеденное. Это спасло ослабевших детенышей от смерти.
Однажды утром, когда от косули остался только обглоданный скелет, Имала снова отправилась на одинокую охоту в чащу леса.
Пятеро волчат, почувствовав зов природы, вылезли из норы и отправились знакомиться с миром в окрестностях своего дома. В высокой траве они встретились с полными жизни, веселыми детьми Аэны, которые играли, бегали, боролись друг с другом, прыгая и покусывая друг друга, радостно повизгивая. Волчата обрадовались новым товарищам по играм. Они бегали вокруг детей Ималы, толкали их мордочками в тощие бока, но недокормленные волчата с трудом выдерживали слишком бурные стычки со сверстниками. Устав, волчата Аэны отправились в родное логово, а пятеро малышей Ималы, пошатываясь, поплелись следом. Оба выводка мирно улеглись спать и проснулись через несколько часов, разбуженные грозным рыком Аэны. Волчица разъярилась, увидев в своем доме чужаков, и как смерч обрушилась на несчастных щенков.
Первому волчонку Аэна мощным движением челюстей перегрызла горло. Он умер мгновенно, не успев даже пискнуть. Вид и вкус крови еще больше возбудили волчицу. Аэна бросилась на оставшихся четверых детенышей, она выбросила их из норы и грызла и кусала до тех пор, пока не убедилась, что незваные гости перестали подавать признаки жизни, а потом вернулась к своим дрожавшим от страха волчатам, удовлетворенно вздохнула и улеглась рядом с ними.
На закате дня измученная Имала вернулась и обнаружила четверых мертвых детенышей. Пятый едва дышал, лежа на боку, и тихонько стонал от боли. Обезумевшая волчица носилась вокруг своих убитых детей, подталкивая носом то одного, то другого, как будто надеялась оживить. Поняв, что все кончено, она осторожно взяла в зубы раненого волчонка, отнесла его внутрь логова и начала вылизывать, оставив мертвых у входа. Волчонок скулил и мелко вздрагивал, ему было трудно дышать. Серый мех весь промок от крови, текущей из раненого горла.
Когда другие волки приблизились к логову Ималы и начали обнюхивать трупы, она ощерилась, выставив клыки, спина ее выгнулась, шерсть встала дыбом. Вид Ималы был так страшен, что они убрались, поджав хвосты и оставив мертвых волчат лежать на земле.
На следующее утро тела исчезли, Имала не знала, как и куда, ее волновал только стонавший у нее под боком волчонок. У нее не было ни молока, ни мяса, чтобы накормить его, и ей следовало отправиться на охоту, но она не хотела оставлять его одного, боясь, что он умрет, не дождавшись возвращения матери. Имала взяла детеныша в зубы и медленно выбралась наружу, пробежала мимо игравших в траве волчат Аэны и углубилась в лес. В это мгновение Имала решила, что никогда больше не вернется в стаю.
Она долго шла по буковому лесу. Ни летняя жара, ни яркие краски, ни веселое пение птиц не могли утешить волчицу: силы ее были на исходе, сердце разрывалось от тоски и тревоги.
Волчонок был давно мертв, когда Имала поняла, что несет в зубах бездыханное тельце. Она пробиралась все дальше, не выпуская из пасти труп своего последнего сына, и только когда на землю опустилась ночь, положила его у корней огромного дуба.
Усевшись на землю, Имала долго выла, тщетно надеясь услышать отклик собратьев, а потом кинулась бежать прочь от разрывающих душу воспоминаний.
Легенда гласит, что именно так Имала стала одинокой волчицей.
— Сколько вы мне дадите за это кольцо?
Толстяк Керри, хозяин харчевни «Гусь и Жаровня», с недоверием взглянул на девочку, протягивавшую ему перстень.
В зале было полно посетителей: саратейцы, уставшие после долгого рабочего дня, трое солдат в желтой форме саррской армии и труппа бродячих актеров, чью кибитку Алеа заметила на главной площади. Потрескивали дрова в большом очаге, вокруг которого ежевечерне собирались игроки в фидчел, если за столиками на улице не оставалось свободных мест. Девочке было не слишком уютно среди всех этих взрослых, но она не хотела испытывать терпение капитана Фарио. В обстановке харчевни было что-то успокаивающее. Цветные фонари, развешенные на стенах, отбрасывали вокруг мягкие блики красного и зеленого света.
Кресла и скамьи, обитые мягкой рыжей тканью, обещали отдых усталому телу, в воздухе витал аромат жарившегося на кухне мяса. Алеа, никогда прежде не заходившая в харчевню, подумала, как здесь, должно быть, хорошо жить. Достаточно темно, чтобы на тебя не глазели, и уютно от огня и фонариков.
— У кого ты его украла? — спросил трактирщик, отталкивая руку Алей.
— Я его не украла! Это все, что у меня осталось от матери, а заплатить за ночлег мне нечем, вот я и…
Алеа лгала так неумело, что трактирщик подумал, уж не хочет ли она попросту разжалобить его своей улыбкой. Если так, девочке это удалось…
— Я не верю ни единому твоему слову! И речи быть не может о том, чтобы я купил ворованное кольцо, но, если хочешь, можешь остаться здесь на ночь — при условии, что поможешь моей жене на кухне. Заработаешь ужин, моя жена — лучшая кухарка в Саратее, уж ты мне поверь.
Он оперся ладонью о тяжелую дубовую дверь и наклонил к девочке голову.
— Идет? — спросил он.
Алеа сделала вид, что думает.
— Ладно, договорились, — наконец произнесла она.
Трактирщик улыбнулся. Ему всегда нравилась эта неугомонная малышка. Он помогал ей, когда мог, покупая то, что она продавала, даже если не очень-то нуждался в грибах, цветах или ягодах. Он не раз предлагал ей работу, но девочка отказывалась, не в силах усидеть на месте…
— Очень хорошо. Тебя ведь зовут Алеа, правда?
Она кивнула. Керри ласково ей улыбнулся и повернулся к кухне, зовя жену:
— Тара! Пойди-ка посмотри, что посылает нам Великая Мойра! Искупай эту кроху и приготовь для нее комнату, а потом она придет помогать тебе на кухне.
В дверях появилась маленькая толстушка. На ее круглом лице сияла широкая улыбка. Алеа подумала, что именно так она себе и представляла саррских трактирщиц — ужасно симпатичными.
— Пойдем, детка, у нас сегодня есть свободная комната, тебе повезло.
Час спустя Тара удобно устроила Алею в небольшой комнатке и наполнила большое корыто горячей водой. Девочка забыла и о тошноте, и о спазмах в животе и с долгим вздохом облегчения улеглась в огромную ванну — она давно не чувствовала себя так хорошо. Горячая вода ласкала кожу и расслабляла, и Алеа отдалась незнакомому чувству блаженства. Через несколько минут она дотянулась до платья, достала из кармана кольцо и принялась — в который уже раз! — его разглядывать. Украшение было редкостно красивым, и Алеа порадовалась, что ей не пришлось с ним расставаться. Она подняла кольцо, чтобы лучи света прошли через красный камень, и заметила вырезанные изнутри ободка символы. Девочка поднесла кольцо поближе к глазам и смогла различить две руки, прикрывающие сердце и корону. Работа была очень тонкой. Алеа улыбнулась. Она даже представить себе не могла, что означают эти таинственные символы, но почему-то была уверена: они делают перстень еще ценнее.