Несколько дней гном бродил по огромному городу и научился не теряться в лабиринте широких людных улиц. Он нанялся подмастерьем к мебельщику и познал все хитрости полировки, научился варить лак из смолы и сока деревьев, искусно смешивать цвета и краски и всей душой полюбил дерево, хотя прежде имел дело только с железом. Этот благородный материал продолжает жить и после смерти, дерево дышит, меняется, а иногда, кажется, даже разговаривает по ночам. Мьолльн просиживал вечера напролет в мастерской, поглаживая ладонью гладкую деревянную поверхность, словно тело женщины.
Движения гнома стали такими нежными, что он мог прикоснуться пальцами к свежему лаку и не повредить его. Мьолльн обожал запах лака, который не выветривался из помещения даже после окончания работы. Он пробыл у мебельщика почти три года, пока старик не свернул дело и не отправился доживать свой век на покое в Старый Порт – как это было принято у мастеров Провиденции. К тому времени, как Мьолльн снова пустился в дорогу, руки его почернели от лака – он и сегодня с гордостью носил на пальцах этот знак своего ремесла.
Следующий год стал самым трудным, но и самым важным для гнома. Он отправился один к горам Гор-Драка, решив перейти их. Если самый маленький человек на свете сумеет взойти на самую высокую вершину мира, значит, на свете нет ничего невозможного, сказал он себе, – возможно, ему даже удастся дорасти до человека! Он начал восхождение по южному склону гряды, и поначалу ему навстречу еще попадались одинокие пастухи со своими стадами. Он спал под звездами, обдуваемый ночными ветрами, и каждое утро с радостью в сердце продолжал свой путь и шел до вечера, петляя по крутому откосу. Вскоре люди перестали встречаться, только серны да сурки молча наблюдали за ним. Склон становился все более отвесным, ноги скользили по камню, а солнце светило так ярко, что Мьолльн порой едва не падал без чувств. Но труднее всего приходилось с пропитанием. Чем выше поднимался Мьолльн, тем реже встречались съедобные растения, тем труднее становилось поймать на обед рыбку. В какой-то момент он было подумал, что умрет голодной смертью, когда – о, чудо! – набрел на старую деревянную хижину, где пастухи оставили немного солонины. Гному ее едва хватило на обед, но он набрался сил, взбодрился и наутро снова отправился в путь.
Каждый день приносил новые страдания. Горел пересохший рот, воспаленные глаза слезились, руки покрылись ссадинами, ныла усталая спина, икры сводило судорогами, а ноги покрылись кровавыми мозолями. Каждый шаг доставлял страдания, Мьолльн давно утратил представление о времени, и вперед его гнала одна только гордость. Когда гном добрался до перевала у вершины Гор-Драка, от него осталась одна тень.
Идти дальше было бы полным безумием: Мьолльн слишком ослаб и не выжил бы на отвесной вершине. Но он выиграл спор с самим собой и был уверен, что сумеет спуститься по другой стороне горы. Мьолльн тяжело рухнул на землю и разрыдался от боли и радости.
Он отдыхал много дней, восстанавливая силы в горной седловине Гор-Драка и созерцая раскинувшийся внизу на юге Борселийский лес и город Атармайю. Когда солнце опускалось вечером за горизонт на западе, море одевалось в лиловый наряд. Гном, никогда в жизни не видевший такого, даже забыл про голод – он питался красотой гор и окружавшим великолепием. Целыми днями он упивался стройным ладом мироздания и однажды вдруг отчетливо осознал смысл своего путешествия.
Он больше не хотел «дорастать до человека».
Утром Мьолльн начал долгий спуск в долину, и сердце его полнилось счастьем.
По прошествии нескольких недель он поселился в маленьком городке Блемур и долго работал там красильщиком, поваром, кузнецом и конюхом… пока не открыл собственную лавку, где можно было найти товар на любой вкус. Гном оказался любезным и умелым торговцем, и жители очень ценили и уважали его, зная, что у Мьолльна каждый найдет, что ему нужно. Если же какого-нибудь товара вдруг не оказывалось, гном в месячный срок непременно доставлял его в Блемур! Так пролетело десять счастливых лет, местный бард научил Мьолльна играть на волынке, и в один прекрасный день гном решил снова пуститься в путь. Он устал от спокойной жизни, ветер странствий манил его в дорогу, он жаждал новых приключений и назначил себе испытание еще более безумное, чем восхождение на Гор-Драка. Он научился игре на волынке и поклялся, что станет первым среди гномов бардом. Продав лавку, Мьолльн отправился в Старый Порт, чтобы избавиться от имущества, на которое не нашлось покупателей в Блемуре.
– Теперь, – сказал он девочке, – я ушел из города, чтобы найти друида, который согласится сделать из меня барда. Видишь, чего можно добиться, начав простым кузнецом?
– Я знала одного кузнеца, – кивнула Алеа, – вернее – дочь кузнеца.
– А у меня вот дочери нет! Тра-ля-ля. Была когда-то жена, но давно, и это совсем другая история. Ахум.
– Расскажи мне! – попросила девочка. Вдалеке уже показалась харчевня, где они собирались подкрепиться.
– Хочешь послушать? Ахум. Ладно, я расскажу. Когда мне было столько же лет, сколько тебе сейчас – ну, может, вдвое, а то и втрое больше, не знаю, – я влюбился в подругу детства. Ее звали Зайна, ахум, красавица Зайна, и мы вместе росли на улочках Пельпи… Как же сладко отзывается у меня в памяти это название – Пельпи… Что? Ах да! Зайна… Зайна была шалунья, веселая и живая, а я походил на своего отца – задумчивого и медлительного увальня. Почему ты смеешься? Да-да, я ужасно рассудительный, метательница камней! Зайна научила меня смеяться всему на свете, а я помог ей полюбить звезды. Ты любишь звезды? Ахум, ты только подумай – днем они прячутся, а ночью утешают фонарщиков и тех, от кого бежит сон. Знаешь что, сегодня вечером я назову одну звезду Алеей – в честь тебя, метательница камней. Ну так вот, мы всегда были друзьями, а потом я вдруг понял, что мы, должно быть, любим друг друга. Ахум. Любим, как взрослые, – я это хотел сказать. На следующий день я попросил ее руки. Поначалу она решила, что я с ума сошел, но это было не так, и много лет спустя жизнь подтвердила мою правоту: мы действительно влюбились друг в друга. В конце концов Зайна согласилась стать моей женой, и деревня подарила нам новый дом.
– Подарила?! – изумилась Алеа.
– Да, у нас так заведено. Ахум. Когда рождается новая семья, все объединяются, чтобы построить молодоженам дом. Его возводят за две недели, и на пятнадцатый день брак считается заключенным. У нас, у гномов, свадебная церемония – это строительство, которое идет четырнадцать дней! Ахум. Сама понимаешь, мы надеялись, что у нас родятся дети: я очень любил Зайну и хотел, чтобы она стала матерью моих маленьких гномиков. Ха-ха-ха! Красиво сказано, не правда ли? Обожаю играть словами. Слова – самая забавная вещь на свете… Что? Ах да… Зайна. Я не мог вообразить матерью моих детей никого другого. Кстати… Ну, в общем, мы хотели детей и даже приготовили для них комнаты – Зайна целый год украшала их… А потом, одним ужасным вечером, в Пельпи пришли горгуны.
– Горгуны?
– Ты что, никогда о них не слышала?
– Слышала, конечно, но думала, это все сказки, которыми пугают детей… Так горгуны правда существуют?
– Таха, да, еще как существуют и питают смертельную ненависть к гномам. Ахум. Мы их тоже ненавидим…
– А какой он из себя, горгун? – спросила Алеа, во все глаза глядя на Мьолльна.
Мало ей было историй о сильванах, которые бардесса поведала в харчевне Тары и Керри, теперь вот гном утверждает, что и горгуны тоже есть! Прежде все эти создания казались ей выдумкой, а сегодня она готова поверить не только в них, но и в любые другие чудеса.
– Горгуны? Они ужасно уродливые. Самые уродливые твари на свете. Отверженные, которые напали на нас в лесу, в стране горгунов считались бы красавчиками. Бррр… Кожа у них зеленая, а плоти на костях совсем нет. Да-а, ахум, зеленая, как у жабы, кожа, сами грязные, а глазки красненькие и бегают. Горгуны, они волосатые и ужасно злые. Да я их просто ненавижу! Слышите меня, вы, горгуны? Я вас терпеть не могу! Так вот, они явились, чтобы разграбить нашу деревню, и перебили половину жителей Пельпи. Когда я вернулся домой, моя жена лежала мертвая на земле. Горгуны и ее прикончили. Они отняли у меня смысл жизни. Как же мне не хватает моей красавицы Зайны… Я сохранил верность моей любимой женушке, потому-то у меня и нет детей, понимаешь?