— Вот здесь тревога, — тихо сказала она. — За тебя тревожусь, за Сережку, за всех нас. Думаешь, Сталину нужно твое мнение?
— А почему бы и нет? Ведь мы — члены одной партии.
Елена вздохнула. Конечно, Тимофей рассуждает вполне логично.
— Иначе мы придем к аполитичности, — продолжал Тимофей, — к тому, что проповедует ваш Дыкин. Сама ведь возмущалась, рассказывая о его рассуждениях. Что же теперь стряслось с тобой, Лена?
Елена и сама не знала, с чего это началось. Еще курсисткой она мечтала о счастье народа. Потому и потянулась к большевикам, пошла в Красную Армию. В Тимофее она увидела романтического героя — грубоватого, сильного, бесстрашного, грезившегося ей в девичьих мечтах. И она пошла за ним без оглядки. Сквозь гарь боев вырисовывалось ей будущее, как нескончаемый праздник. Вот только бы стихли последние залпы. Но кончилась гражданская война, а борьба продолжалась. Был голод. Было нэпманское засилье. Зловеще ухали в ночи кулацкие обрезы, сверкали ножи, полыхали пожары. Были дни и годы труда, житейских хлопот, радостей и бед. Елена еще держалась. Однако ей явно не хватало сил, как нерасчетливому пловцу, который и хотел бы, да не может достичь желанного берега.
37
Тимофей передавал дела Изоту. С болью отрывался он от колхоза. Ведь столько крови ему отдано! Передавал в самый канун большой весенней страды. Изот за голову брался, говорил Тимофею:
— Ну, что они выдумали? Не понимаю я еще многого в этом хозяйстве. Игната надо было ставить, коль так случилось.
— Ничего, ничего, — успокаивал его Тимофей. — Учиться будешь, советоваться...
Дважды покидал Тимофей отчий дом. Оба раза по своей воле: отступив с красными, а потом — не поладив с отцом. Снова вошел в него уже председателем колхоза. И вот сейчас уходит вынужденно и, по всей вероятности, навсегда.
Тоскливо у него было на душе, особенно когда оставался наедине с собой. Он пытался осмыслить то, что произошло, но тщетны были его усилия, ибо нелепость всегда необъяснима. Все же в присутствии Елены Тимофей не позволял себе раскисать. И без того она надломилась.
Внешне Елена оставалась такой же, как была, если не принимать во внимание недавно появившуюся скорбную настороженность в глазах. Она ходила на работу, вела домашнее хозяйство, занималась Сережкой. Хлопоты отвлекали ее от тяжелых мыслей.
Изот неоднократно затевал разговор о том, что пора уже ей браться за общественные дела, но всякий раз Елена уходила в себя, словно улитка в раковину. А когда он в открытую предложил возглавить агитколлектив, она ответила решительным отказом, сославшись на нездоровье. Не стала она вести и школу по ликвидации безграмотности.
— Напрасно, — сказал Тимофей.
— Ты считаешь, что у меня мало хлопот? — с обидой спросила она.
Тимофей не думал так.
— Хлопот, конечно, хватает. Но когда человек очень-очень занят, ему просто недостает времени копаться в самом себе.
Сам Тимофей, оставшись не у дел, с утра до вечера работал на запущенном верзиловском подворье: подправил и укрепил изгородь, починил крыльцо, заменив трухлую доску. По мелочи кое-что сделал. Забить гвоздь и то ведь надо время. А его не всегда хватало. Всюду надо было прикладывать руки. И сколько бы он ни сделал за день — находилась все новая и новая работа.
Захаживал он и в правление. Посидит, послушает, иной раз и присоветует что. Бывало, в сельсовет зайдет к Савелию Тихоновичу — выкурит цигарку, словом перекинется — глядишь, и легче станет. К дядьке Ивану тоже зачастил — истории слушать о житье-бытье в чужедальних странах. Однажды встретил у него Кондрата Юдина и, заметив его испуг, усмехнулся:
— Чует кошка, чье сало съела? Ну, ну, не бойся. Наган у меня давно забрали.
Кондрат захлопал безволосыми веками.
— Да что ж оно, Авдеич, за стихия такая? — заговорил недоуменно. — В аккурат Ивану казал. Пытает, значит, той полномоченный: стращал, мол, Тимофей Пыжов наганом? Одказую: знать, было за что, поскольку, дескать, уразумел всю зловредность несознательного поведения.
Тимофей недоверчиво покосился на него.
— Вот те крест святой! — поспешил заверить Кондрат. — Чтоб мне унуков своих не видеть! Так и одказую. А он, полномоченный, значит, наседает: ты, каже, говори категорически, со всей ответственностью, бо свидетели тому имеются.
— Во как пытал, — вставил Иван, взглянув на Тимофея.
— Ну, я и признал, — продолжал Кондрат, — стращал, кажу, так за те речи не то стращать — к стенке ставить. А он каже: хвакт установлен, а ваши — мои, значит, — коментари излишни. Правда, я попервах не уразумел, что оно обозначает те «коментари». А это чую — сняли с работы. То ж у Ивана пытаю: може, потому и сняли, что не послухали коментари? Може, про них куды выше прописать?