— Все собираюсь к вам зайти, Тимофей Авдеевич.
— За чем же дело стало?
— Боязно как-то.
— Такой ферт — и боязно, — усмехнулся Тимофей. — Всем трактористам позор.
Савелий угрюмо повел глазом, не вмешиваясь в разговор.
— Кто же тебя так настрахал? — повернулся Тимофей к Семену.
— Та есть одна... — тихо проговорил Семен, потянувшись пятерней к затылку.
— Ишь ты! — присвистнул Тимофей. — То зелье такое... Ну, что ж, идем, потолкуем, как твоему горю помочь.
— Только не теперь, не теперь.
Тимофею нравился этот парень — работящий, скромный, покладистый. Для Семена он с радостью бы сделал все от него зависящее. Потому и взял его за рукав, увлекая за собой, сказал:
— Чего же откладывать?
Семен испуганно отдернул руку, чуть ли не бегом подался прочь, крикнул:
— В другой раз, Тимофей Авдеевич!
— Как знаешь, — проговорил Тимофей. Повернулся к Савелию: — Видал, каковы женихи пошли?
Но Савелий далек был от всего этого.
— Нет, не могу, — замотал он головой. — Разрешили самую малость дать колхозникам. Снова «нажимать», «мобилизовывать»? Как же людям в глаза смотреть? Уйду. Уйду ко всем чертям!.. Рабочим полегче. На карточки получают. А крестьяне, которые растят хлеб...
— Нет на тебя Заболотного, — вставил Тимофей. — Во-первых, противопоставляешь крестьян рабочим. Во-вторых, если следовать твоим суждениям, поскольку рабочие не производят хлеб, значит, и есть его не имеют права? Значит, удушить рабочих голодом? Крестьянская республика?
— Тю-тю на тебя, — отмахнулся Савелий.
— Конечно, мы получаем продукты по карточкам, — казал Тимофей. — Но колхозникам, сам говоришь, тоже что-то дали. Да еще у каждого приусадебный участок. Земля!.. Оно и получается так на так. И решение твое неверное. Порой мы дальше своей хаты ничего не хотим видеть. Семья-то у нас большая. Вся страна. И если радость — всем. А беда — тоже поровну.
— Пожалуй, — наконец согласился Савелий.
— Видимо, накопление идет. Не век же эти карточки будут. Нет, Тихонович, — подытожил Тимофей, — ты малость не разобрался. Потому и выводы твои не того...
— Об этом и Громов толковал. Как раз от него иду.
— Ну, как он там?
— Совещание проводил. Всем, говорит, трудно. Надо, мол, иметь мужество противостоять этим трудностям, общими усилиями преодолевать их.
— Вот видишь. Не один я так думаю. Сейчас, Савелий Тихонович, многие пытаются разобраться в том, что происходит.
— Да уж чего только не наслышишься, — кивнул Савелий. Похлопал Тимофея по спине. — Ну, топай, рабочий класс. Отдыхай. А мне еще в сельсовет надо.
И пошел своей дорогой — строгий, сосредоточенный.
Едва Тимофей вошел в сени, кто-то, притаившийся за дверью, бросился к нему сзади, закрыл ладонями глаза. Ладони были маленькие, теплые.
— Не дури, Ленка, — с напускной строгостью проговорил Тимофей. Но тут же ощутил: эти ладони были более упругими и цепкими, нежели у его жены. Тимофей ловко увернулся, освобождаясь от удерживающих его рук. — Фрося?..
— Нечестно, дядя Тимофей, — возмутилась Фрося.
— Ух ты какая! — невольно вырвалось у Тимофея.
Перед ним стояла стройная девушка в городском платье, в черных прюнелевых туфельках на высоком каблучке. Казалось, ей одной было отдано все лучшее, что дает человеку молодость. А ее красота, и раньше привлекавшая к себе внимание, стала более яркой, неповторимой. Еще круче ломались шелковистые брови, словно крылья деревенской ласточки, стремительно проносящейся над полями. Загадочнее мерцали зауженные, как у пращуров-степняков, с несколько косоватым разрезом глаза.
— А ты не засматривайся на хорошеньких девиц, — вмешалась Елена. — Не смущай.
— Да ну вас, — застеснялась Фрося и убежала в комнату к Сережке.
Тимофей быстро помылся, переоделся. Его уже ждали к столу. Он вошел, направляясь к Фросе, заговорил:
— Ну-ка, ну-ка, племянница, покажись. Получше разгляжу, — остановился возле нее. — Да-а, — восхищенно протянул. — Скажу тебе, мать, хлопцам — беда. Не одному голову вскружит.
— Нужны они, как же, — отозвалась Фрося.
Тимофею вдруг открылись глаза на странное поведение Семена Акольцева.
«Так вот, оказывается, что», — подумал он. А вслух сказал:
— Знаем мы вас. Всех, конечно, ни к чему, а одного возле себя держать не мешает. Хотя бы такого, как Сеня Акольцев.
— Дядя Тимофей! — зарделась Фрося.
— Парень хоть куда, — продолжал Тимофей, решивший замолвить за Семена словечко. — Первый тракторист. С головой парень. Не балованный. И собой представительный.
— Ну да, ну да, — поддержала Тимофея Киреевна, суетящаяся у стола. — Парень он не в пример иным пустобрехам. Уважительный.