Тимофей даже не представлял себя за плугом в борозде. Нет, это дело не для него. Пусть другого ищут. А секретарь в упор испытующе глянул на Тимофея:
«Нужно помочь крестьянской бедноте».
У секретаря была звучная фамилия — Громов. Артем Громов. Из шахтеров он. На ветковских рудниках до революции работал. У него и сейчас сохранились под кожей крупинки угля — будто порох синеет. Он был невысок, кряжист, немногословен. Его правильное, с крупным носом и лукавыми карими глазами лицо несколько обезображивалось наполовину отстреленным ухом, торчащим уродцем. Однако и силушка играла в этом человеке, по всему видать, необыкновенная. Последнее, пожалуй, и располагало к нему Тимофея. Сам крепкий, он любил все здоровое и сильное. Сам твердый по характеру, он уважал твердость в людях. Может быть, потому и не стал перечить, слушал. А Громов продолжал:
«Мечется незаможник, тянется к хорошей жизни. Да не знает, с какой стороны подступить».
Много лет прошло с тех пор, как Артем Громов работал на руднике. В революцию бронепоездом командовал. Врангеля с севастопольских круч в море сбрасывал. Банды в Таврийских степях гонял. Сейчас вот — на партийной работе. А ядреных шахтерских словечек не забывает. Уставился на Тимофея, лукаво подмигнул.
«Почему такая ситуация получается? — Взметнул бровь, выждал: — Клеважа не понимают. Вот в чем причина. Знаешь, как в забое бывает? Придет детина — сажень в плечах. Вроде тебя. Кулачища — во! Долбит обушком — искру вышибает. Упряжку отмахает — с копыт долой и язык на сторону. Выдохся. Готовый. Замеряют ему работу — с гулькин нос. Другой, смотришь, и не особенно видный собой, а с понятием. Жилу перво-наперво найдет и пошел по клеважу, и пошел: теп-теп, теп-теп, будто развлекается. Засыплет, сукин сын, углем».
Тимофей недоверчиво усмехнулся.
«Не веришь? — Секретарь откинулся к спинке стула, засунул руки в карманы, вытянулся: — у и дурак. — Снова подался к Тимофею, налег грудью на стол. — Во всяком деле жилу надо искать. Клеваж. Партия о чем говорит? Об этом же. В самый корень смотрит. Коллективизация — вот чего не хватает незаможнику. Сообща, значит, хозяйство вести, артелью».
«И пойдут в артели?»
«А куда ж деваться? Нэпман обсел. Незаможник и в супряги кидается, и несколькими дворами объединяется. Слышал, бердычане приняли устав товарищества по совместной обработке земли. Собрание крестьян в Бурьяновке решило коллективно обрабатывать землю. Сама жизнь подсказывает, куда поворачивать. Знает бедняк: один на один не выстоит против мироеда».
«Вроде оно и верно, — согласился Тимофей. — А ты с другого боку взгляни. У мужика в крови извечная тоска по земле. Испокон веков о какой ни есть десятине мечтал. Лишь бы своя. А тут только почувствовал себя хозяином, только взял жар-птицу в свои руки, ан на тебе — в гурт отдай».
«Пойдут в гурт, — упрямо проговорил Громов. — Ты так мыслишь, мужицких бед не зная. Погляди отчет незаможников. Отошел ты, Тимофей, от мужицкой жизни. В сельсовете потолкайся. Поспрашивай дядьку своего — Ивана Пыжова. Он тебе все как есть раскроет».
Тимофей искоса глянул на секретаря, проворчал:
«А ты батьку моего поспрашивай. Да тех, кто у безлошадных землю арендует. — Помолчал, раздумчиво продолжал: — Который пойдет, а который и носом закрутит».
Секретарь кольнул Тимофея взглядом:
«Испугался!»
«Не с того конца заворачиваешь, — озлился Тимофей. — Агитацию развел. Может, мне самому все это понять надо, своей башкой. Сердцем принять! Вот и не работаю на земле, а душа мужицкая осталась. Мужик на слово не поверит. Ему помацать надо, пощупать».
«Ты и контру сначала щупал, а потом уж рубил?» — поддел секретарь.
«То бой», — возразил Тимофей.
«И ты считаешь, что бой окончен? — горячо заговорил Громов. — Настоящие схватки только начинаются. Ты говоришь, кое-кто носом закрутит. А мы для чего?! — Он вскочил, шагнул из-за стола. — Скажи, для того батрак землю завоевывал, власть, чтоб батраком и остаться? Да? Чтобы всякая мелкобуржуазная сволочь поперек пути нам становилась? Контру, которая с психологией, сметем, — Громов резко, наискосок, будто саблей, рубанул рукой. — А кто по своей несознательной дурости не поймет партийного курса — клеваж укажем. Понял?»
Тимофей встрепенулся, будто слуха его коснулся зов военной трубы. Ему еще надо было кое в чем разобраться. Но все же почувствовал: бой будет, и он не сможет остаться в стороне.
«Понял задачу? — снова заговорил секретарь. — Зазвал я тебя, товарищ Пыжов, не для того, чтобы агитировать, а передать решение партийного комитета. Считай себя мобилизованным».