А Елена не могла спать. Лунный рассеянный свет наполнил комнату. Понемногу улеглось волнение, вызванное разговором с Тимофеем. Затем пришел Савелий. Ему открыла Киреевна. Было слышно, как он ужинал, как ворчала Киреевна. И снова наступила тишина. Елена приподнялась, оперлась на локоть, долго смотрела в лицо спящего мужа.
Ее слуха коснулся странный звук — будто какие-то с трудом сдерживаемые рыдания.
Она прислушалась. И вдруг поняла: что-то с Сережкой. Именно из боковушки, где он спал, слышались эти звуки.
Елена выбралась из-под одеяла, прошла к комнате сына, в тревоге приоткрыла дверь.
Горела свеча. Сергей лежал на кровати ничком и плакал навзрыд, уткнувшись лицом в подушку.
Обеспокоенная Елена склонилась над ним,, положила руку на его вздрагивающие плечи, тихо спросила:
— Что с тобой, сына?
Сергей повел плечом, стараясь сбросить руку матери.
— Тебя кто обидел? — допытывалась Елена.
Она попыталась приподнять его голову, заглянуть в лицо. Но Сергей увернулся, грубо сквозь всхлипывания бросил:
— Уйди, мам! Уйди!
Взгляд Елены упал на книгу, которую сжимал Сергей в руке. «Овод», — прочла она. И лишь тогда поняла, что происходит с сыном. В свое время она тоже оплакивала судьбу полюбившегося ей Артура.
И Елена покинула комнату Сергея, тонко почувствовав, почему он так дерзко прогоняет ее. Вырос сын. Уже по-мужски стыдится своих слез. А душа осталась как в детстве — мягкой, податливой, отзывчивой на людские страдания, легко ранимой.
«Пусть, — думала она. — Пусть останется наедине со своими чувствами, мыслями. Так будет лучше».
8
У Нюшки Глазуновой что на уме, то и на языке. Словоохотлива она, хвастлива. Зная за женой эту слабость, Афоня не раз внушал ей: «Людям есть нечего, а ты распатякиваешь, на разные мысли наводишь. Еще, чего доброго, грабителей привадишь. Ото лучше молчи да дышь». Но стоит появиться кому из знакомых, Нюшка сразу забывает советы мужа Да и не мудрено. Живет она словно затворница. С тех пор, как ушли из колхоза, почти не бывает на людях — хозяйство подле себя крепко держит.
Выскочив из дома на стук калитки, она увидела Пелагею Колесову, радостно приветила:
— Заходи, заходи.
— Я на минутку, — отозвалась Пелагея. — Выбрала время постирать, а своя доска развалилась.
— Экое горе! — подхватила Нюшка.
— И не кажи. Теперь по людях бегай, нишшенствуй. В сельпо — нет. А той Лаврушка пока сделает...
— Да, да. Совсем обленился мужик. Зельем разбаловали.
— Верные твои слова, Нюша. Когда ишшо за тую доску примется, а магарыч уже затребовал.
— Ах, господи! — воскликнула Нюшка. — Пойло Маньке пора давать. Взгляни, какая она у меня красавица.
Подхватив ведро, заспешила в хлев. Следом неохотно шла Пелагея. Не велика радость смотреть чужое добро.
Нюшка погладила корову.
— Мань, Мань. — Повернулась к Пелагее: — К зиме теленочка ожидаем... Добрых телят дает. А уж молочная... Ну, просто пофартило нам с Манькой. Афоня на скотском рынке в Югове взял. И заплатил не так чтобы дорого. Глянула я и заголосила: «Объегорили, сучьи дети! Пропали денежки!» А она ж худющая, ну, кости да кожа. Вымя — с кулачок. «Где же твои глаза были? — пытаю. — Как же ее, кажу, доить, ежели и дернуть не за что?» Поверишь, Палаша, заместо доек во-от такие пупырышки, — показала она кончик мизинца.
Никогда не была Пелагея завистливой. А посмотрела на дородную, холеную корову, лениво потянувшуюся к ведру с пойлом, и засосало в груди, заныло. Была и у нее телка. Дарья Шеховцова, приставленная к колхозному коровнику, говорила, что ныне Ласточка больше всех молока дает. Ну и что с того ей, Пелагее? Какая корысть? Вон у Нюшки глаза светятся. Достаток приносит в дом ее Манька.
Незаметно Нюшка увлекла Пелагею к свиньям.
— Малой только к пасхе поспеет, — тараторила она без умолку, не давая Пелагее и слова сказать: — А Ваську лишь до рождества додержу... Ну-ну, — говорила, почесывая кабана за ухом, — ложись, ложись, нагуливай сало. — И к Пелагее: — Перестрадала с ним, не дай бог. Вычистили поздновато. Он и приболел. Думали, прирезать доведется. Нет, обошлось. Еще и неплохой получился.
— Справный кабанчик.
— Я, Палаша, только кабанчиков и держу. Не приведи господь со свинками путаться. Оно, конечно, у свинки и сало слаще, и мясо. Да уж больно много заковык с нею. Харч в нее вгонишь, а ее, сатану, размордует, враз весь жир спустит. Это при нынешней-то бескормице!
— Времена такие, что и для себя пишши не достанешь. Куда уж тут про скотину думать? Наши-то, колхозные, верешшат, бедные, с голоду. Все загородки погрызли.