— Нечего зенки пялить на чужое добро, — запальчиво добавила Анна.
— Ты к разговору не касайся, — отрезала Степанида. — Твое дело — телячье. А мы — дети.
— Побойтесь бога, — заговорила Антонида. — Слыханное ли дело...
— Може, и тебе отвалить? — съязвил Михайло. — Так батя загодя нагнал. А може, тебе?! — повернулся к Елене.
— Спасибо, — сдержанно ответила Елена. — Нам ничего не надо.
— Ха-ха-ха! — зашелся Михайло. — Богато живете с Тимошкой?
— Своего хватает.
— Дело говоришь, — подхватил Михайло. — Вот это верно. Каждому — свое. Тимошка наживал? Нет. Стало быть, и весь сказ, поскольку нет больше сынов.
— А Гринька! — взвизгнула Евдокия.
— Вылупок твой Гринька! — крикнула Степанида. — Пригульный!
— Авдеев! — закипела Евдокия. — Люди знают!..
Степанида зло засмеялась:
— Расклалась, бесстыжая твоя харя, блудница! Думала, бога за бороду ухопила?! Нет, не выйдет. Много было у родителя таких-то. Не в браке рожден твой Гринька — в греховной связи!
— Это Гринька в греховной! — возмутилась Евдокия. — По-честному мы жили, по любви! Авдей ему родитель!
— Сивый мерин твоему Гриньке родитель, — не выдержала Степанида. — Наследники мы с Михайлом, ежели Тимошка отказывается. По закону!
— Ни с кем не буду делиться! — гаркнул Михайло. — Все мое!
— Неизвестно, как мама распорядится, — рассудительно сказала Елена.
Михайло обжег ее ненавидящим взглядом.
— Не твоя забота.
Марфа испуганно встрепенулась, припала к Елене.
— Бог с ними, детка. Пусть все забирают. Сколько тут мне осталось дожить. Пусть забирают.
Степанида кинулась к матери:
— Маманя, да что ж это?! Замуж выпхнули — ломаного гроша не дали. Зараз обворовуют!..
— В Совет пойду! — кричала Евдокия. — Похоронки с зерном укажу!
— Спробуй только, — пригрозил Михайло.
— Петя, что же ты молчишь?! Грабят, окаянные! — заголосила Степанида.
Петр отстранил ее, схватил полный стакан самогона, выпил одним духом.
— Я скажу. — Засучил рукава, двинулся на Михайла.
— Наказание господне... За прегрешения наши карает божья десница, — зашептала Марфа, закрывая лицо.
Елена и Антонида взяли ее под руки, вывели из горницы.
— Не могу, мама, — сказала Елена. — Не могу больше оставаться. Ни слышать, ни видеть бы их никогда.
— Пойдем мы, — добавила Антонида.
А в горнице схватились Михайло и Петро, вцепились один в одного, опрокинули стол.
— Поделишься, брешешь, — шипел Петро, норовя сдавить горло противнику.
Михайло ткнул ему в нос искалеченной рукой, загнал в угол. На помощь мужу бросилась Степанида. И тотчас же в ее волосы вцепилась Анна. Степанида оставила Михайла, повернулась к золовке. В драку вмешалась Евдокия, насела на Степаниду с другой стороны, впилась ногтями в ее лицо. Степанида взвыла от боли, отбиваясь, замахала руками.
— Это я блудница?! — кричала Евдокия, — Это Гринька пригульный?!
— Своего дитя мало не порешила в утробе и чужих хаешь?! — вторила ей Анна.
Вскоре Степанида и Петро отступили — окровавленные, в изорванной одежде. Вытолкав их на подворье, Михайло запер двери, тяжело дыша, вернулся в горницу.
— Гриньку не обидь, — подкатилась к нему Евдокия. — Пыжов он. Отец один у вас...
Зазвенело, посыпалось оконное стекло. В комнату ввалился кирпич, едва не задев Анну. Михайло кинулся к ружью, сорвал его с гвоздя, выбежал на крыльцо. Один за другим ударило два гулких выстрела. В листве, будто внезапно сыпанул спорый дождь, прошелестела дробь. В ближнем переулке послышался испуганный вскрик Степаниды и быстрые удаляющиеся шаги.
— Нагнал страху, — тяжело дыша, проронил Михайло. — Забудут сюда дорогу.
В комнате запахло жженым порохом.
— Ну, как же, Михайло? — снова подступила Евдокия. — С Гринькой-то?..
— Да никак! — рявкнул Михайло. На него страшно было смотреть. Взгляд его блуждал, лицо исказилось, подбитый Петром глаз вспух, губы дергались, кривились. Он скрутил дулю и, тыча ее под нос Евдокии, одержимо выкрикивал: — Вот тебе наследство! Вот твоему Гриньке! Все мое! Мое-о!!!
8
Елена лежала в постели, опершись на локоть, тихо говорила:
— Отец мой богатым был. Дворянин. Поместья свои имел...
— Чего там, «исповедывалась» уже, — с улыбкой перебил ее Тимофей.
— Лебеди у нас на пруду жили, — не обращая внимания на слова мужа, продолжала Елена. — Чтоб не улетели — крылья им подрезали. Зимой — в птичнике, а как весна — на воду. Меня тоже так: захолодает — в город, чуть весна закраснеет — в имение, на приволье. Всю зиму, бывало, приемы, балы. Съезжалась окрестная знать — объедались, пили, в карты играли... Противно. Уж ждала я тепла. Так ждала...