Вскоре она увидела солдат, стоявших у поезда. Там же были комендант и начальник полиции. Ее толкнули в один из товарных вагонов, где уже были девушки, молодые женщины. Дверь с визгом и грохотом закрылась, щелкнула накидная петля. Ошеломленная Вита только теперь поняла, какая ей уготовлена участь. Она прислонилась к стенке вагона и заплакала — горько, безутешно. А те, остальные, согнанные с хуторов, схваченные в шахтерских поселках, уже не плакали. И не успокаивали ее, зная по себе, что никакие утешения не помогут, что слезы высохнут и станет еще невыносимей от гнетущей тяжести.
Поезд дернулся, застучал колесами все быстрей, быстрей. Вита ощутила себя беспомощной былинкой, уносимой в неизвестность...
Только к вечеру узнал Анатолий о случившемся. Он готов был кричать, выть от боли. Но тут же им овладела ярость.
Анатолий вернулся в депо, взял трехгранный шабер, остро заточил его, сунул в карман. Убедившись, что Отто в конторе, долго бродил вокруг да около, высматривая, где бы занять позицию. Дорожка от конторы вела в депо. А из него в поселок надо было проходить мимо инструменталки. Анатолий решил, что лучше всего укрыться именно здесь.
Уже стемнело, а он все ждал. Посматривал на светящиеся окна кабинета и ждал, дрожа от нетерпения.
Потом свет погас. Анатолий спрятался за выступом стены, крепче сжал в руке шабер, затаил дыхание. Его настороженный слух уловил потрескивание гравия под чьими-то ногами. Анатолий осторожно выглянул, с трудом различил в темноте приземистую фигуру. Все отчетливей шаги, все ближе... Ближе... Пора.
Анатолий замахнулся. А в следующее мгновение совсем рядом увидел испуганные глаза Иоахима, и невольно отпрянул. Шабер выпал из его руки.
— Вы? — еле выговорил. Стоял, покачиваясь, точно пьяный. Ладонью провел по лицу, словно пытаясь стереть с него какую-то невидимую пелену, глухо проговорила
— Я — я мог вас убить.
— Идьем, Анатоль, — увлекая его за собой, взволнованно сказал, Иоахим. — Идьем...
36
Трудновато Семену Акольцеву в путейской бригаде. Оно, конечно, особых знаний и специальной подготовки для того, чтобы орудовать — киркой, ломом, кувалдой и гаечными ключами, не требовалось. Но физически выматывало основательно. Семена это не страшило. Главное — выигрыш был несомненный. Весь товарный парк оказался под контролем внимательных, ничего не упускающих глаз. Семен пользовался каждой возможностью, чтобы выводить из строя вагоны, стрелочные переводы. Уже дважды ему удавалось приладить к паровозам мины замедленного действия из тех, что передал Центр. А потом видел, как одну, менее пострадавшую от взрыва машину, перегонял толкач в Ясногоровское депо на ремонт.
Нынче Семен заметил, как из прибывшего состава высадилась большая команда офицеров-летчиков и заняла дом в ряду других жилых, ныне пустующих строений, примыкавших к железнодорожным путям. Аэродрома в Алеевке не было. Напрашивался вывод, что их задержали какие-то непредвиденные обстоятельства.
Потом прибывали еще поезда с войсками, вооружением. Их отводили на запасные пути. К вечеру образовалась пробка.
Еле дождался Семен конца работы. Помчался к Дмитрию Саввичу.
— Вот бы сейчас долбануть! — возбужденно заговорил, едва они остались одни, — Восемь эшелонов. Представляете!
Дмитрий Саввич повел на него строгим взглядом. В эти последние дни, после того, как немцы, опередив подполье, внезапно вывезли и уничтожили заключенных, он как-то заметно осунулся, стал злее.
— Ну-ка, без эмоций, — сурово проговорил. — Докладывай толком.
Однако Семену трудно было успокоиться.
— Скопилось восемь эшелонов, Дмитрий Саввич! — взахлеб начал рассказывать. — Забили весь товарный парк. Наверное, впереди что-то произошло, какая-то заминка. Дальше их почему-то не пускают. Вот сообщить бы своим. По рации. А? Вызвать ребят, чтоб гахнули. А?
— Стоящее дело, — сразу же согласился Дмитрий Саввич. — Попытаюсь связаться.
Семен понимал, что ночью в товарный парк не удастся пробраться, тем более — осуществить задуманное. У эшелонов похаживали часовые. Пришлось подыскивать поблизости иное место. Он затаился во дворе рядом с домом, где разместились следовавшие на фронт летчики. Двор и окружающие его приземистые постройки были заброшены. До войны здесь помещались мастерские службы, ведающей эксплуатацией и ремонтом принадлежащих железной дороге жилых домов. Семен осмотрелся. Вокруг было достаточно всякого способного гореть хлама. Ему не составило особого труда стащить его на две кучи в противоположных концах двора. И когда все было готово, через разбитое, зарешеченное окно столярки стал наблюдать, что делают непрошеные гости. Гитлеровские асы, безнаказанно бомбившие английские города, видимо, без особого энтузиазма ехали к новому месту службы. Миновала для них сладкая жизнь. Это Семен, за время оккупации кое-что почерпнувший из немецкого языка, понял по отдельным доносившимся до него высказываниям. Офицеры кутили. Только шнапс, очевидно, и поддерживал их боевой дух. Слышался пьяный галдеж, патефонная музыка. В плохо зашторенных окнах Семен видел спесивые лица врагов, мундиры, увешанные железными крестами. Перед ним были заслуженные убийцы. Неспроста им даже в пути создают комфорт. Вот и здесь оборудовали помещение для ночлега.