Скрипнула дверь. Вышел один из них, представителей высшей расы. Рука Семена потянулась к нагану, но наткнулась на стеклянную флягу с керосином. Их две прихватил Семен, сразу вспомнивший, почему он здесь.
— Держись, Семен. Держись, — зашептал яростно. — Не будь дураком. У тебя есть поважнее дело.
Он заставил себя покинуть наблюдательный пункт, боясь сорваться. Тем более все чаще стала скрипеть дверь. Видно обитатели дома готовились ко сну.
— Ваше счастье, гады, — зло цедил Семен. — Не могу сейчас заняться. Не имею права. А то бы навсегда прислал.
Патефон умолк. Постепенно утихли голоса. Наступило самое томительное время ожидания. Семен взглянул на часы, нервно поежился. Оставалось еще двадцать пять минут. А затем... затем он должен указать, куда сбрасывать бомбы. Иного выхода не было. Нужен сигнал с земли, световой ориентир, заметный издалека. Такое условие принял по рации Дмитрий Саввич и заверил «Анюту», что все будет сделано.
Дмитрий Саввич сразу же отверг предложение Семена воспользоваться карманным фонариком. Он мог и отказать в самый ответственный момент, и не было полной уверенности в том, что его слабый свет увидят с большой высоты, но главное, — возрастала опасность для самого Семена попасть под бомбовый удар. Этого Дмитрий Саввич не простил бы себе. Потому и остановились на кострах. Так и доложили руководству: сигнал — два костра, выложенных параллельно железнодорожным колеям, объект — южней в непосредственной близости. Расчет был и на то, что свет от возникших пожаров позволит вести прицельное бомбометание.
Семен вслушивался в ночь. Его все больше охватывало волнение: прилетят?.. Нет?.. И как все это произойдет?! Он не может разжечь костры преждевременно, потому что они выдадут себя и тогда, чтоб их не погасили, придется вступить в драку. Но если тянуть до последнего, успеет ли сделать это? Не опоздает?
Истекали последние минуты оговоренного времени. Семен уже было подумал, что ничего не произойдет. Но в этот самый миг его слуха коснулся отдаленный мурлыкающий звук. Вскоре он перерос в гул. Этот гул приближался, нарастал.
Как хорошо, когда все приготовлено загодя. Теперь ему осталось лишь разбить флягу на ворохе хлама и чиркнуть спичкой. Взметнулось пламя. В следующее мгновение запылал и второй костер. Гул уже был над головой — мощный, грозный. Семен кинулся прочь, а его настигал зловещий, захлебывающийся вой. Где-то за спиной раздался страшной силы взрыв. Семена толкнуло воздушной волной, он упал, поднялся, снова побежал через сад зимнего клуба — дальше, дальше от огненного смерча, от разбушевавшейся смерти. Бомбы рвались упруго, с резким громовым треском, как грозовые разряды. Но Семен уже был вне опасности.
— Что, схлопотали?! — ликовал он. — Вот вам «жизненное пространство», фашистское отродье. Вот вам за погибших мальчишек!
Семен свернул в базарный переулок, незаметно подобрался к явочной квартире. На условленный стук сразу же приоткрылась и закрылась за ним дверь.
37
Неделю уже ходили по своим десятидворкам десятские, выгоняли стариков, женщин, подростков рыть противотанковые рвы. Собирались на солонцах с лопатами. Оттуда — к месту работы. Шли молча, угрюмо, медленно выбираясь из яра, будто похоронная процессия. Полный день им копать землю под палящим солнцем. Лишь полчаса на перерыв — перекусить. И снова долбить глинистую почву. Вдоль рва похаживали два солдата из комендантского взвода, покрикивали: «Шнель, шнель арбайтен!»
Почти каждый день здесь появлялся комендант — посмотреть, проверить продвижение работ. Фальге тоже хмурый и злой, как эти изнуренные тяжелым трудом люди, только причина тому иная. Еще недавно он торжествовал: на юге удалось остановить противника, укрепиться на правом берегу Миуса, командование предприняло грандиозное наступление центральной группировки войск в районе Орла и Курска. Но последние сообщения повергли его в уныние, ошеломили. Русские смяли бронированную армаду, разгромили атакующих и сами перешли в наступление. Летняя кампания проиграна. Видимо, ожидается отступление и на юге, если к нему приезжали представители командования и военнные инженеры, указали, где сооружать заградительные линии. О, Фальге прекрасно понимает, что означает приказ строить оборонительные рубежи в своем тылу. Он требовал от своих подчиненных не давать спуску тем, кто увиливает от работы. Затем, нервно постукивая стеком по голенищам высоких сапог, усаживался в пролетку и мчался на следующий объект.