Не попользовались гитлеровцы противотанковыми рвами и окопами, вырытыми у Крутого Яра и Алеевки. Выбитые из Югово, покатились, не задерживаясь, на Гришино, к Днепру, стараясь оторваться от преследователей, уже напуганные окружениями, «котлами», «мешками»... А вместе с ними исчезли Дыкин, Гришка Пыжов. Побросав в бричку самое необходимое, съехали со двора Ремезы, оставив новый дом, обстановку, домашний скарб... Степанида с дочкой придерживали узлы, а Петро хмуро и озабоченно шел рядом, зажав в кулаке вожжи.
Совсем недавно началось наступление на Миусе, а в Крутом Яру и Алеевке уже Советская власть. Об этом узнал весь мир, прислушивающийся к приказам Верховного Головнокомандующего Советской Армии.
Москва салютовала доблестным войскам, освободившим Донбасс.
У комендатуры — красноармейцы, еще возбужденные марш-броском и быстротечным боем. Они вовремя подоспели. Им удалось уничтожить и захватить в плен нескольких гитлеровцев-поджигателей. Но в перестрелке погибло двое товарищей. Их похоронили в парке, воздав последние воинские почести. И вот теперь солдаты, окруженные ребятней, дымили цигарками.
— Зна-а-комые места, — растягивая слова, говорил молодой боец, устало привалившийся к крылечку. Застарелый шрам в углу рта обезобразил лицо, делая его не по годам суровым.
— Ты что же, Кирюха, и здесь бывал? — спросил здоровяк в обгорелой пилотке, по всему видать — заводила и шутник.
— Бы-вал, Николай. Бы-вал.
— Во, неугомонный.
Боец, названный Кирюхой, снял с груди автомат, бережно положил рядом. Зазвенели две медали «За отвагу».
— А ты ду-умал, я всю жизнь те-эхником был? Это уже по-отом. А сначала бро-одяжил.
— Уркаганил, что ли? — скосился на него рыжеусый ефрейтор.
— Безродный я, — отозвался Кирилл. — Ма-альцом промышлял по станциям, чтоб с го-олоду не сдо-охнуть. К вольнице привык. Из деэтприемников бегал, глу-упый. А все же не дали про-опасть.
— Ишь ты, — качнул головой рыжеусый. — Я в семье рос и выше семилетки не поднялся.
— То оттого, что старшинки над тобой не было, — усмехнулся Николай. И вдруг воскликнул: — Глядите, братцы, каков Аника-воин к нам пожаловал!
Тщедушный, сухонький дедок важно выступал позади тучного, обмотанного проволокой пленника, подталкивая его в спину паровозной пикой.
— А кто тут за начальника будет? — деловито осведомился он. — Примай трохвей.
— Эй, старина! — окликнул его Николай, — Как же ты ухитрился такого борова скрутить?
Кондрату лестно.
— Это он еще схуд, — отозвался, поигрывая шельмоватым взглядом. — Два дни на декохте... — И скомандовал: — Хальт! — Пленник остановился. — Цюрик! — И эта команда была исполнена. — Фор! — не унимался Кондрат. И, довольный, заметил: — Усе понимает.
Красноармейцы засмеялись. А Кондрат увлекся, демонстрируя выучку своего подопечного.
— Хенде хох! — приказал.
Грянул хохот, потому что пленник силился выполнить и эту команду, но безуспешно.
— Дядя Кондрат! — выкрикнул Ленька Глазунов, подталкивая своего дружка Зосима Сбежнева. — Руки-то у него связаны!
— А и верно, — озадаченно почесав затылок, согласился Кондрат. Но тут же оживился, повернулся к пленнику. — Кажи, сучий сын, что будет с вашим хвюрером? Токи честно.
— Гитлер капут! — с готовностью ответил тот.
И опять зрители этой сцены рассмеялись. А Кондрат самодовольно проронил:
— Усё знает...
— Только, наверное, до ветру не просится, — ввернул Николай. — Что-то дух от него несвежий. Верно, Кирюха?
— Ве-эрно, Николай, — подтвердил Кирилл. — Мо-отня мо-окрая.
Кондрат сочувственно взглянул на солдата.
— Эк, милый, как тебя зашибло. Никак контузия вдарила? Та стихия...
— Нашего Кирюху никакая контузия не возьмет, — перебил его Николай. — То он сроду такой.
Не прав был Николай. Заикаться Кирюшка стал после того, как на всем ходу поезда упал между сцеплениями вагонов его корешок, такой же бездомный урка, Грак. Потому и сказал Николаю:
— Не зу-убоскаль.
Конечно, у Кондрата и в мыслях не было, что перед ним старинный Гераськин дружок, бывший беспризорник Кирюшка Чмур. Давнишний рассказ Герасима выветрился из головы. Сколько времени прошло с тех пор! А тут еще этот Николай своего добивается.
— Где ж ты его накрыл, Дядя? — спросил, кивнув в сторону задержанного.
Давно не было у Кондрата таких благодарных слушателей. Свернул «козью ножку», пыхнул дымом:
— Я, сынки мои, ще врангелевцев потрошил. Не впервой супротив врагов мне итить... Этога в депо прихватил, как на черных работах я там был. Хвамилию не пытал, а звать его Отто. Ну, туды-сюды. Гляжу, забегали цивильные деру давать. А этот — хамиль-хамиль из депо, значит, к поезду трусит...