Михайло подался вперед. Шея его вытянулась, напряглась. Судорожно дернулся острый кадык.
— Слава богу, — выдохнул он. И, нервно поеживаясь, добавил; — В стороне не останемся. Постоим за святое дело.
Егор Матвеевич пожевал губами, сказал безразлично:
— Управимся, тогда и с Тимошкой поквитаешься, коли захочешь.
— Поквитаюсь, — свирепо сверкнул глазами Михайло.
— Это твое дело — меня не касаемо. А должничкам вместе напомним: брал? Верни.
— А как же! — подхватил Михайло. — Свое — со шкурой сдеру. На то оно и свое. — Он не стал ждать, когда ему снова предложат выпить, потянулся к бутылке: — Чтоб твои слова, Матвеич, да до бога.
— Все это так, — поддержал Егор Матвеевич, — да и сам прикидывай, чтоб не оплошать. Готовься. Сколачивай подле себя нужных людишек.
— За тем дело не станет, — пообещал Михайло, единым духом осушив стакан.
Егор Матвеевич удовлетворенно кивнул.
— Еще и припрятано кое-что, — похвалился Михайло, кидая в рот кусок сала. — С войны затаил. Час настанет — пустим в дело.
— Лады, — одобрил Егор Матвеевич. — Подкрепление тоже будет. Грозились подкинуть какую сотню стволов, припасы.
Михайло возбужденно потер руки.
— Добрые вести привез, Матвеич. А я прикинул — сеять время. Затем и прибыл. Думаю, потолковать надо: какие тебе сроки подходят, какие мне. Чтоб никаких обид. И ведь угадал: самая пора зерно в землю кидать. Пусть прорастает, пока хозяева заняты будут. Вернем свое — на полные груди задышится.
— Что верно, то верно, — поддержал Егор Матвеевич. — Только не пойму, о каких обидах речь ведешь.
Михайло сдвинул плечами:
— Оно же само собой, Матвеич. Тебе надо сеять. Мне надо. А трактор один на двоих. Чтоб, значит...
— Ты что? — прервал его Егор Матвеевич. — Или перепил? Или белены объелся? Трактор не на двоих. Мой трактор.
— Как? — растерялся Михайло. — Завсегда...
— Завсегда на паях был. А ныне сплатил Авдею.
— Ты, Матвеич, шутки шути, да знай меру, — рассердился Михайло.
Егор Матвеевич кинул беглый взгляд на жену, увидел, как она слегка кивнула, уставился на Михайла:
— Никак ты шутки шутишь. Неужто батя не говорил? Копейка в копейку сплатил. Слышь, мать? — повернулся к жене. — Когда это было?
— Да на Петров день и сплатил, — отозвалась Варвара Даниловна. — Деньги ему понадобились.
Михайло с трудом выдавил:
— Рехнулся, черт старый.
— Не гоже о родителе так, — укорила хозяйка. — Покойника не хают.
— А деньги, деньги где?! — не слушая ее, вскричал Михайло.
Егор Матвеевич развел руками:
— Спросить бы у него, да теперь не скажет. Поищи в похоронках.
— У-у-у, — взвыл Михайло. Он почувствовал: грабят, пользуются случаем, что отец умер скоропостижно и не оставил завещания, не распорядился, ничего не оговорил. И был бессилен что-либо предпринять. Кто станет на защиту его прав? Кому он нужен? Разум мутился. Вскочил, навис над хозяином, прохрипел: — Кажи правду, не то...
Взвизгнула Варвара Даниловна, схватила рогач, кинулась на Михайла.
— Сядь, — приказал Михайле властно Егор Матвеевич.
— Гони в шею ворюгу, поджигателя! — кричала хозяйка. — Что удумал, окаянный. Гони, чтоб и ноги на пороге не было. Говорила, не привечай бусурмана! — все еще размахивала рогачом Варвара Даниловна.
— Уймись! — прикрикнул на нее Егор Матвеевич.
Михайло трясся над столом, бросив голову на руки. Тело его содрогалось от бессильной ярости, горло душили спазмы.
— Обобрали... обобрали, — повторял исступленно.
— Не дури, — склонился над ним Егор Матвеевич. Что-то паучье, липкое проглядывало в нем. — Чай, не изуверы какие — христиане. — Многозначительно переглянулся с женой, продолжал: — Не такой Егорий Матвеевич, чтоб друзей забывать. И трактором, как встарь, попользуешься. Знай мою доброту. Помогу. Одна дорожка у нас.
12
Кабинет Елены, завуча и учительская — все помещается в одной небольшой комнатке. Здесь же и те немногие учебные пособия, которыми располагала школа. Посреди комнаты — большой стол, покрытый красным сатином, во многих местах залитым чернилами. А маленький стол Елены установлен в сторонке, под громадным развесистым фикусом.