— Пойдем, батя... К мамане пойдем.
Тимофей заспешил:
— Да, да, сынок. Идем.
Он направился к воротам. Не оглядываясь, покинул подворье, крупно зашагал по улице. Сережка еле успевал за ним, путаясь в полах длинного пальтишка, скроенного из материной шинели.
22
Петро Ремез умел изворачиваться в жизни. Прослышав о повышении налога на землю, не стал медлить.
— Плетью обуха не перешибешь, — сказал Степаниде, которая было восстала против намерения мужа. — На рожон лезть — не с руки, — продолжал Петро, — а ждать?.. Не та власть, чтоб частному собственнику послабление делать.
Сходка, на которой Тимофей агитировал мужиков вступать в колхоз, лишь ускорила то, на что Петро уже решился. Он отказался от своего поля, выгодно распродал инвентарь и подался на промысел.
Всякого люда понаехало на строительство сортировочной горки Ясногоровского железнодорожного узла. Тысячи грабарей со своими лошадьми прибыли отовсюду и стали шумным лагерем в бараках, наспех сколоченных из бревен и обаполов. Одних привело сюда желание помочь стройке, ну и, конечно, заработать. Таких было большинство. Они работали слаженно, обстоятельно, задавая ритм этому грандиозному муравейнику, нередко становились ударниками, передовиками стройки. Других повела в дорогу страсть к перемене мест. Эти долго не задерживались — исчезали так же незаметно, как и появлялись, спешили на другие стройки, чтобы оттуда податься еще куда-нибудь, нигде не оставляя после себя ни добрых дел, ни доброго слова. Были и «шибаи». Они прибывали артелями. Их глаза светились лихорадочным блеском. Рыскали они по стране, как волчьи стаи. Налетят, схватят добычу и — дальше. Прежде чем покидать стройку, они подолгу шепчутся, «пережевывая» дошедшие до них слухи о выгодных подрядах где-то на Урале или на Севере, прикидывают и так, и этак, чтоб не прошибить. И уж если решат перекочевать на новое место, туда, где рубли длиннее, — ничто не в силах их удержать: ни бедственное положение с рабочей силой, ни слезные просьбы прорабов, ни тем более взывание к совести. «Шибая» ничто не остановит в погоне за наживой.
Были и такие, кто, нашкодив, путали следы, убегая от возмездия. Непримиримые враги новой власти, они до срока рядились в личины скромных трудяг: не отставали от основной массы и не вырывались вперед, стараясь оставаться безликими, незаметными.
Петро работал в артели, где подобрались мужики один к одному — прижимистые, хитрющие. Таким бы только урвать лишний рубль, а там хоть трава не расти. Ради этого и на обман шли, приписывая лишние ходки, и горлом брали, нахрапом.
Поначалу жил Петро вместе со всеми в бараке. А после того, как цыгане увели трех лошадей, опасаясь как бы не лишиться и своих, перебрался в конюшню и ютился там до самых заморозков. Жил одной мыслью: и коней не загнать, и сколотить побольше деньжат. Ко двору являлся редко. Придет, как лешак заросший, грязный, побанится, сменит белье и снова только его и видели. Бывало, ждет, ждет Степанида мужниной ласки и взбеленится:
«Ах ты, потаскун! Женка ему не нужна!»
Смеется:
«А что? Только и света, что в окне? Там у нас бабенок фартовых — хоть пруд пруди».
А когда Степанида начинает выходить из себя, негодуя и понося его всяческими бранными словами, Петро удивленно пожимает плечами.
«Тю, дура, шуток не разумеет. До того ли, как за день грабаркой горы земли переворочаешь».
Для Степаниды эти слова ничего не значат. Нет у нее веры в мужа после того, как, будучи на сносях, застукала его у беспутной солдатки Мотьки.
Петро косится на нее:
«Ладно корежиться. И тебе хватит».
«Будь ты проклят! — голосит Степанида. — Всю кровушку выпил!»
«Ну, будет, — решительно прерывает Петро. — Собирай в дорогу».
«Красивую жизнь сулил, — ведет Степанида, — а сам из дому бежит...»
«Красивую», — передразнивает Петро. — Нешто не для вас стараюсь? Пропади он пропадом, тот промысел».
«Дитя без отца зростает, — не унимается Степанида. — Хозяйство рушится...»
«А ты Михайле — брательнику своему единоутробному — спасибо скажи», — хмуро роняет Петро.
И Степанида умолкает. Если бы она получила свою долю наследства — совсем иное дело. Конечно, капитал у них имеется. Да вот строительство нового дома затеяли. А тут налогом поприжали, с колхозом к горлу подступают. Поневоле запляшешь, как карась на сковородке.
До последнего времени Петро хорошо зарабатывал, потому и держался на месте, несмотря на наступившие холода. Потом стало хуже. Хлопцы из комсомольской ячейки выступили с требованием увеличить норму выработки. Сняли хронометраж. Внесли поправки в расценки. «Шибаи» покинули строительство на следующий же день. Кое-кто из основной части рабочих побузил, да на том и кончилось. А Петро еще некоторое время работал, выверяя, что даст, новая оплата, и рассчитался, сославшись на семейные обстоятельства. Ушел он без скандала, еще и бумаги хорошие на руки получил.